Проклятие древних жилищ<br />(Романы, рассказы)

Послышался резкий свист. Тут же позади меня послышался раздраженный крик. Я обернулся, и тут же кто-то врезался в меня. Я рухнул лицом в грязь.

— Удрал! — дико завопили надо мной. — Удрал!

Крепкая рука подняла меня. В небе загремел гром и вспыхнул яркий свет.

— Осел!

Рядом с моим лицом было лицо человека в сером. Его стальные глаза с убийственным гневом расстреливали меня.

— Осел!

Снова сомкнулась тьма. Я услышал, как человек убегает прочь.

Вся эта сцена длилась несколько минут, и только в эти минуты своей остальной жизни я чувствовал в груди сердце льва, как говорят. Вдруг вся моя храбрость сгорела, как пучок соломы. Сердце сжалось от невыразимого ужаса. Я изо всех сил бросился прочь, даже не глянув на покосившийся дом.

Сквозь туманную завесу проливного дождя я увидел огни Дампорта. Добравшись до них, я остановился и прижал ладонь к бившемуся виску.

— Проклятие… кровь… — машинально повторял я.

Человек в сером выкрикнул эти слова на английском языке!

Рано утром мы с Кершовом отправились на осмотр дома в полуквартале.

— Я не могу действовать официально, — предупредил он, — поскольку против Хаентьеса не подана жалоба.

Дом был пуст, необитаем и разваливался. Короткий осмотр показал, что Хаентьес прятался в нем. Мы нашли матрас, остатки пищи и принадлежащий ему пластрон.

— Может, отыщем пулю от карабина, — предложил я.

— Боюсь, некто унес ее в себе, — возразил он, указав на узкую темную полоску на полу.

Это была кровь.

— Ранили Борнава! — воскликнул я.

— Конечно, Борнава, — сказал он и замолчал.

В то же утро мы получили подтверждение. Домоправительница Борнава сообщила, что слышала, как вернулся жилец и почти сразу ушел. Его не было в квартире, а завтрак остался нетронутым.

Мы осмотрели комнаты. На туалетном столике лежало несколько окровавленных бинтов. По беспорядку, не свойственному Борнаву, было ясно, что он покинул квартиру с чрезвычайной поспешностью. Я спросил господина Кершова, догадывается ли он, почему Борнав так повел себя. Но комиссар выглядел озабоченным и не ответил. Борнав так и не вернулся.

Прошла неделя, пока снова не заговорили о карабине, вернее, заговорил сам карабин. День выдался удушающим, и вечер не обещал прохлады. Мы сначала расположились в саду, но не давали покоя комары, и мы перебрались в «зимний сад», как помпезно называл это место Патетье. Нечто вроде веранды на втором этаже с большими застекленными окнами, выходящими в сад. Я украсил помещение карликовыми пальмами, зелеными растениями и поставил плетеные кресла. Одна из стен с дверью соседствовала с маленькой галереей, ведущей к пристройке. Галерея выглядела неуютной и освещалась окнами с матовыми стеклами.

Кобе поставил на веранде игорный столик, и втроем с Патетье сражались в домино. Я принес бутылку рейнского вина, поставил ее в вазу со льдом. Вечер ожидался приятным. Стемнело. Зимний сад не имел газовых светильников, и я попросил Кобе принести канделябр с тремя свечами.

— Напомнит нам о старых временах, — сказал Патетье.

— Свет свечи — свет умный, — заявил Кобе. — Он притягивает комаров и тут же сжигает их.

— И выжигает глаза, — пошутил Патетье.

— И выжигает глаза, — очень серьезным тоном повторил слуга. — Я никогда не слышал, что у сгоревшего существа остаются целыми глаза. Если только глаза не могут жить автономной жизнью.

— Помолчи! — угрюмо сказал я. — А то я начинаю думать о Бусебо, что может испортить мне вечер.

На этот раз Кобе ошибся. Комары налетели, недолго кружили вокруг зажженных свечей, но на безопасном расстоянии, чтобы не сгореть. Потом обрушились на наши руки и щеки. Я задул свечи. Над крышами торчала луна, начищенная, как серебряное блюдо, поливая нас молочным светом.

— Комарам пора лететь на луну, — усмехнулся Кобе.

Мы закурили и молчали, попыхивая трубками. Иногда козодой издавал три звучные ноты, и ухала сова.

Вдруг Кобе приложил палец к губам.

— Тсс!

Он сидел лицом к галерее. Его глаза были прикованы к ней.

— Не двигайтесь! — шепнул он.

За матовыми стеклами двигалась тень, которую выдавал свет луны. Она была очень смутной и походила на ветки окружающих тополей. Кобе медленно встал со стула, схватил тяжелый серебряный подсвечник, собираясь использовать его в качестве оружия. Тень стала четче, приобрела человеческие очертания и с невероятной медлительностью приближалась к окнам.

— Под стол! — внезапно крикнул Кобе и изо всех сил метнул подсвечник в окно, разлетевшееся на мелкие осколки. Слишком поздно! Раздался хлопок, который я слишком хорошо знал.

— Свет! — завопил Кобе.

К счастью, спички были у меня под рукой, а одна свеча сорвалась с подсвечника.

— Кого-нибудь задело? — крикнул Кобе.

— Меня нет, — выдохнул я. — А… Патетье…

Послышался вздох.

— Ничего серьезного…

Я держал свечу на вытянутой руке.

Свет упал на моего старого друга. На его лбу краснела царапина.

— На волосок… — начал он.

Кобе уже выскочил из комнаты и несся по галерее.

— Идите сюда! — послышался его далекий голос.

Нам понадобилось несколько мгновений, чтобы найти его. Он был в бывшей спальне Барбары и глядел в окно.