Проклятие или дар

– Значит, желание, которое делает чуть-чуть счастливее одного человека, влечет за собой «отдачу» – проклятие, повергающее в несчастье миллионы.

Теперь я вижу, что этот принцип тебя не устраивает. Респект. Что ж, одно слово, Генри, и я исчезну.

– А в обратную сторону этот принцип работает? Если я назову желание, причиняющее мне боль, приведет ли отдача ко всеобщему увеличению счастья?

Еще раз дерьмо, третий и последний раз!

Да, – ответил я. Потому что не могу лгать. И не могу скрыть это. Он нашел мой криптонит[16].

Генри сел, Внимательно посмотрел на ларец из змеиного дерева, мое материальное продолжение, провел пальцем по краю крышки.

– Устраивайся поудобнее, – сказал он мне. – Ночь будет долгой.

Он не шутил. Ночь действительно оказалась долгой, за ней наступило долгое утро, долгая неделя, долгий… теперь все стало долгим. Но оставим это…

После того жуткого дня мои отношения с Генри полностью изменились. В них, так сказать, пробрался взаимный расчет. Мне пришлось прожарить этого хитрожопого сукина сына живьем – в буквальном и переносном смыслах. Когда моя стойкая неприязнь к нему и то, что он заставлял меня делать, приводят к тому, что мое терпение иссякает, я могу выместить на нем каждую унцию моего праведного гнева. Никаких ограничений, никаких правил.

Но каждый раз, когда я это делаю, мир все больше приближается к Утопии. Генри страдает и отдача изливается на мир волнами удачи, радости и доброй воли. Сама архитектоника реальности безжалостно преобразуется в ослепительный, восхитительный и вселяющий трепет многомерный храм, и когда ветры преисподней врываются в его мраморные анфилады, в нем звучат ангельские гармонии. Смотреть тошно.

Другие демоны смеются у меня за спиной. Вон идет наш Святоша О Двух Копытах, – говорят они, – с волшебной палочкой и в платьице с блестками, несет подарки для всех маленьких мальчиков и девочек.

Щеночек Генри Моссопа. Архангел Нахренил. Фея с рождественской елки.

Я начал выпивать. Много. Каждый вечер захожу в несколько баров – туда, где могут налить кружку пива – или десять кружек – ларцу из змеиного дерева. Прошлым вечером я встретил демона Максвелла, мы вместе набрались.

Он сказал, что ни о какой термодинамике даже не думал.

Просто занимался любимым делом.

Майк Кэри

Кожа [17]

Она была почти дома… она уже почти дошла до дома.

Ханна не знала точно, когда обратила внимание на шаркающие шаги. Кто-то шел за ней по мостовой в дюжине ярдов. Шарк-топ, шарк-топ.

Ночной автобус высадил ее возле ярких, похожих на аквариумы магазинных витрин и вывесок на главной улице. Свернув за угол, она оказалась на своей боковой улочке, обычно идеально освещенной. Ее дом был совсем недалеко, через несколько других домов от угла.

Если бы он находился чуть дальше или на улице было бы темнее, она взяла бы такси.

Трудно было представить, что кто-то может дожидаться ее на остановке, чтобы увязаться за ней. Наверное, этот кто-то приехал вместе с ней на автобусе или следил за ней по дороге.

Она попыталась вспомнить, как выглядели другие пассажиры, но вспоминать было нечего: она сидела впереди рядом с водителем.

Шарк-топ, шарк-топ.

Было холодно, налетавшие порывы ветра теребили ее пальто.

Она прибавила шагу. Иди энергично, но не спеши, велела она себе, проходя мимо террас и эркеров с окнами. Свет просачивался в щели между шторами. Крохотные садики перед домами не помешают ей перегнуться через невысокую калитку и постучать в окно. Но какой идиоткой она будет выглядеть, постучав в чужую дверь, если за ней увязался какой-нибудь безобидный старикашка?

…шарк-топ-шарк-топ-шарк-топ-шарк-топ…

Незнакомец тоже прибавил шагу, чтобы угнаться за ней.

Она нащупала связку ключей в кармане пальто, сжала их в руке.

Оставалось пройти мимо всего двух домов – 47-го, где на окнах еще мелькали рождественские огоньки, и 49-го, около которого, словно пьянчуга, валялся мусорный бак, а потом мимо невысокой зеленой изгороди, в которой всегда застревал мусор, – и она будет дома.

– Ханна! – раздался голос позади. Боже, откуда он знает ее имя?

Она толкнула коленом калитку, в три прыжка взлетела к входной двери, приветливо мигнул огонек сигнализации, вытащила ключ, вставила его в замок. Голос снова окликнул ее:

– Ханна, постой, прошу тебя, мне нужно поговорить с тобой!

И тут внезапно случилось самое странное: она узнала его. Не повернув до конца ключ, она обернулась через плечо.

– Робин?

Он стоял на тротуаре, засунув руки в карманы. Лицо было скрыто тяжелым темным капюшоном.

Внезапный порыв ветра налетел на них обоих, поднял в воздух уличный сор. Он кивнул.

– Робин, это ты? Боже, Роб, как ты меня напугал!