Проклятие Ивана Грозного и его сына Ивана

– Вот это мой прадед Виктор Владимирович Ковалев, а это прабабушка, Вера Николаевна Савелова. По мужу, естественно, Ковалева. Здесь они совсем еще молодые. Вскоре после свадьбы. Прадедушка был инженером-электротехником, по тем временам крайне редкая и востребованная профессия, – рассказывала с гордостью Татьяна Владимировна. – Виктор Владимирович до революции работал в Товариществе «Электротехник», которое занималось организацией и установкой первого в Петербурге электрического освещения мостов и парков. Виктор Владимирович участвовал в строительстве первых частных электростанций.

Варя с интересом смотрела на предков Даниила, усатого статного инженера с умным, красивым лицом и его молодую стройную супругу в платье с высокой талией и в шляпке с пером. Оказывается, не только ей есть чем гордиться.

– А это они на даче с семьей, – продолжала рассказ Татьяна Владимировна. – Вот этот мальчик в гимназической форме – мой дед Владимир Викторович, ему тут лет восемь, наверное. Это его сестра Марина, она осталась в Париже, вышла там замуж и в Россию возвращаться не пожелала. Мы с ними потеряли связь после тридцатых годов, а нашли ее детей уже после перестройки. Я потом покажу их фотографии. Они к нам в гости приезжали, и мы к ним ездили. Молодое поколение, конечно, активнее общается, – рассказывала Татьяна Владимировна своим по-девичьи нежным, тягучим неспешным голосом. – Это Петя, средний сын, ему здесь всего годик, он умер в блокаду. А вот Ольга, младшая, еще не родилась. Вот ее фотография. Ей здесь три годика. Их с мужем репрессировали в тридцать седьмом, его расстреляли, а она в лагере умерла. Детей их сперва Петр с женой забрали, у них своих детей не было, а потом, уж когда Петр с женой умерли, они в детский дом попали. А когда война закончилась, мы их к себе забрали. А вот это, с краю, сестра моей прабабки Елизавета Николаевна. Она была одинока и почти всю жизнь прожила в семье сестры, – показала Татьяна Владимировна на невысокую барышню с пышной грудью, взбитыми в прическу волосами и печальными большими глазами в простом белом платье с кружевами. – Говорят, она в молодости была влюблена в писателя Гаршина, у них был роман, и вроде бы они даже едва не поженились. Хотя, впрочем, – с извиняющейся улыбкой взглянула на Варю Татьяна Владимировна, – вы его, вероятно, не знаете, он как-то не очень популярен в наше время, хотя до революции считался очень талантливым автором и ценился многими современниками.

– Ну что вы, я очень хорошо знаю его произведения, да и о нем самом читала, – поспешила заверить Татьяну Владимировну Варя, стараясь скрыть охватившее ее волнение.

Ну, вот опять. Все, словно нарочно, крутится вокруг пропавшей картины Репина. Каковы были шансы услышать фамилию Гаршина на чаепитии у бабушки поклонника? Нулевые. А вот вам, пожалуйста. Да она сто лет ни от кого о Гаршине не слыхала, все же это не Достоевский и не Толстой, пока у Булавиных Репина не украли. Просто-таки мистика какая-то.

Стоп. Про мистику мы уже тоже где-то слышали, одернула себя тревожно Варя. Ах да. Лидия Кондратьевна, это она пыталась заверить Варю в мистических свойствах пропавшего портрета.

– А знаете, Варенька, ведь ей после смерти Гаршина сам Илья Ефимович Репин подарил его портрет, им собственноручно написанный, – с гордостью проговорила Татьяна Владимировна. – Вы наверняка помните картину Репина «Иван Грозный убивает своего сына»? Впрочем, кажется, это ее простонародное название, но это не важно. Помните?

– Да, – уже почти не дыша, проговорила Варя.

– Так вот, Илья Ефимович подарил Елизавете Николаевне этюд, который он писал с Всеволода Михайловича именно для этого полотна. Впрочем, вам как искусствоведу это, вероятно, известно лучше меня, – извиняющимся тоном проговорила Татьяна Владимировна. – И он долгие годы хранился в нашей семье как величайшая реликвия, – не замечая Вариной реакции, рассказывала она, продолжая рассматривать фотографии. – А вот когда наша семья выехала во Францию, спасаясь от вой-ны и революции, Елизавета Николаевна осталась в Петербурге, и портрет, разумеется, тоже. Сама Елизавета Николаевна умерла в девятнадцатом году, а портрет пропал, – вздохнула с сожалением Татьяна Владимировна. – Впрочем, что жалеть о каких-то ценностях, когда в последующие годы столько людей трагически погибло в горниле революции, войны и репрессий.

Да, Татьяна Владимировна Вариной реакции не заметила, а вот Даниил, кажется, заметил. И не просто заметил, а следил за Варей каким-то пристальным, изучающим взглядом. Варе даже не по себе стало.

– А кстати, вот на этой фотографии вся семья собралась в столовой городской квартиры, виден на стене портрет. Нечетко, конечно, – с сожалением вздохнула Татьяна Владимировна.

– Ой, а можно мне взглянуть? – оживилась Варя, протягивая руки.

– Ну, разумеется, – с удовольствием согласилась Татьяна Владимировна.

Все дальнейшие рассказы об истории семьи Варя слушала вполуха, пытаясь понять, что это, совпадение? Роковое стечение обстоятельств или же знак судьбы? И вообще, это один и тот же портрет или два разных?