Проклятие Ивана Грозного и его сына Ивана

Борис Соломонович пятился вокруг стола, бессильно свесив руки вдоль тела. И тут вдруг, словно в тяжелом бреду, показалось ему вместо лица этой обезумевшей от голода сумасшедшей гражданки лицо с портрета, темное, с горящими глазами, бородатое, и вспомнил он вдруг и эту женщину, и этот проклятый портрет, и дурака Чугунова. А ведь пропал Чугунов, пропал! Сгубила его жадность, причитал тихонько Тродлер. Чугунова сгубила, и ему теперь пропадать! А все через картину эту проклятую. Ох, предупреждал он этих дураков, ох сколько раз им говорил, а теперь пропадать. Ему-то за что? И Борис Соломонович бухнулся на колени перед грозной женщиной, надвигавшейся на него со страшным бородачом.

Аграфена наступала на Тродлера до тех пор, пока тот, стеная и плача, не бухнулся на колени, прикрыв голову руками:

– Не я это, не я!

Аграфена плохо понимала, что он говорит, но его жалкая поза и плач подействовали. Злость в ней вдруг вся словно перегорела, оставив безмерную усталость и слабость. Она словно слепая наткнулась на стол, увидела хлеб, мешочек с крупой, пузырек с рыбьим жиром, выпустила из руки зажатые в ней безделушки и, схватив все это, засунула хлеб за пазуху, крупу и рыбий жир в карман, прихватила Репина и, наткнувшись неловко на косяк, выбралась из комнаты в прихожую. В щелку какой-то двери на нее испуганно таращился чернявый ребенок, кажется, девочка, ее тут же вдернули в комнату и захлопнули дверь. Аграфена выбралась на лестницу. Откуда только силы у нее взялись, скатываясь по ступеням на улицу, думала Аграфена, прижимая к себе неловко картину, удерживая за пазухой хлеб.

Выбравшись в подворотню, она остановилась отдышаться. Никто за ней не бежал. Прикрыв глаза, она отдышалась, потом отщипнула от буханки крошечный кусочек, положила в рот, наслаждаясь вкусом. Хлеб был черствым, напитываясь слюной, он делался мягче, голодный желудок сжимался, требуя немедленно проглотить его, но Аграфена не спешила, наслаждаясь вкусом. Про Тродлера она уже забыла. Она стояла, запрокинув голову, и медленно пережевывала хлеб, наслаждаясь самим процессом, не давая себе жадничать. Сглотнула. Ее руки тянулись еще к хлебу. Но Аграфена боялась. Боялась, что не сможет остановиться. А дома Степа. Ну, еще маленький кусочек, совсем маленький, чтобы дойти до дома, глядя на торчащую из-за пазухи буханку, уговаривала себя Аграфена.