Проклятие Ивана Грозного и его сына Ивана

Хлеб! Вот первая мысль, вспыхнувшая в голове словно зарница мысль. Хлеб! Крупа, Степа! Аграфена потянула руки к груди, нащупала спрятанную буханку, наткнулась на острый угол. И сразу сообразила. Картина. А еще была боль. Обжигающая, пульсирующая в животе, и разгорался от нее пожар до самой груди, а вот ноги, наоборот, заледенели ноги, не было словно ног.

Аграфена испуганно открыла глаза и сквозь мутную поволоку увидела мужское лицо, в ушанке, шинели. Военный. Это хорошо. Этот не ограбит. Аграфена успокоилась.

– Живы? Ну, слава богу! – выдохнул военный. – Сюда! – закричал зычным голосом. – Тут раненый! – И уже к ней: – Потерпите, сейчас носилки принесут. Дайте-ка я пока на рану взгляну, – заботливо, словно себе под нос, говорил военный.

Теперь она его разглядела. Молодой. Наверное, еще сорока нет. Летчик. Это хорошо. Ранение у нее в живот. Значит, не выживет. Отрывисто, в такт своему неровному дыханию, думала Аграфена. Летчик не обманет. Не должен. Лицо честное, открытое. Раньше говорили благородное, теперь так не говорят. Надо спешить, пока санитаров нет. Она кое-как протянула руку, притянула его к себе.

– Басков дом, двадцать один, третий этаж, квартира семнадцать, брат умирает, – стараясь успеть и глядя в глаза летчику, говорила Аграфена, настойчиво, вкладывая в слова все силы, чтобы понял, чтобы пошел, чтобы спас. – Тут хлеб, рыбий жир и крупа. Донеси! – Прикрыла на секунду глаза, но тут же испугалась и снова впилась в него взглядом. – И еще картина. Не потеряй. Репин! Очень важно. Донеси. Степа. Квартира семнадцать! Обещай. – Она почувствовала, что сил осталось совсем мало.

– Живая? Что с ней? В живот? Будем грузить, – послышались над ней голоса.

Аграфена собралась и, притянув к себе ближе военного летчика, захрипела из последних сил:

– Басков, двадцать один, квартира семнадцать. Брат Степа. Поклянись.

– Клянусь. Не беспокойтесь. Все донесу. Прямо сейчас, – заговорил военный. Громко, убедительно, твердо. – Даю слово.

Аграфена засунула его руку к себе за пазуху, отдала хлеб, потом крупу, рыбий жир нашел он сам, картину тоже.

– Донеси. Обещал, – сказала, когда клали уже на носилки.