Проклятие Ивана Грозного и его сына Ивана

Поклянись. Степан тоже клялся. Елене. Та тоже просила за сына, думала Аграфена, продираясь сквозь путающиеся мысли. А она хотела обмануть. Умирающих обманывать нельзя. Нельзя. И Степа так говорил. Нельзя. А она обманула. Нельзя обманывать. Носилки покачивались в руках санитаров, и вместе с ними качалась боль, пока, наконец, не захлестнула Аграфену точно волна и не унесла на черное дно. Впрочем, дна не было. Была бездна.

Майор Ковалев проводил взглядом носилки с умирающей женщиной.

Какое хорошее у нее лицо, простое, доброе, немного тяжеловесное, все в морщинах. Лицо незнакомки отчего-то напомнило ему о детстве. Об их старой квартире на Зверинской улице, где они жили перед самой эмиграцией с родителями, с дедушкой и бабушкой. Квартира была большая и маленькому Володе иногда казалась лабиринтом. Больше всего он любил кабинет деда. Наверное, потому, что там не разрешалось ничего трогать, а потому было очень любопытно, и он частенько забирался туда потихоньку и заглядывал в шкафы и ящики стола, а их горничная Груша ловила его, страшно ругалась, стыдила, но никогда не выдавала.

Вспоминал Володя, шагая быстрым шагом в сторону Баскова переулка. Теперь у него времени оставалось в обрез. А надо еще разыскать брата погибшей женщины Степана.

Интересно. Где сейчас Груша? Жива ли? Странно. Когда они вернулись в Советскую Россию, то даже не попытались найти кого-нибудь из прошлой своей жизни. Даже в голову ни разу не пришло. А жаль.

Поднявшись на третий этаж сумрачного, нетопленого подъезда, Володя отыскал нужную квартиру и хотел уже нажать кнопку звонка, но тут у него за спиной хлопнула дверь соседской квартиры.

– Вы к кому, гражданин? – строго спросил его женский голос.

– Я к Степану, меня его сестра послала, она под бомбежку попала, – пояснил Володя, силясь разглядеть в полумраке лицо собеседницы.

– Аграфена? Ох ты, господи, – вздохнула уже другим, бессильным, полным беспомощной горечи голосом женщина. – Да вы не звоните, электричества все равно нет. И стучать не надо. Так идите. Слег Степан. Не встает. А больше у них никого в квартире нет. Идите так, не заперто. Толмачевы последнюю комнату возле кухни занимают.

И пошла вниз, тяжело шаркая ногами и приговаривая едва слышно что-то себе под нос.

Володя несмело толкнул дверь и вошел в длинный, пустынный, похожий на туннель коридор, оглушивший его нежилой тишиной.

Он успел напоить найденного им едва живого от холода и истощения человека рыбьим жиром, сварил для него немного каши и минута в минуту явился в штаб.