Проклятие Клеопатры

Она вышла из ванной в махровом халате, с тюрбаном из полотенца на голове, прилегла на диване, вытянув ноги. Кровь быстро бежала по жилам, словно по инерции, забыв вернуться в свое привычное состояние, темп. Зоя закрыла глаза — все вокруг сразу стало красным, как в кабинете, где она танцевала приватный танец. Бесстыдный танец.

Она замотала головой. Надо бы принять снотворное и уснуть. Но снотворное нельзя. Малышу это не понравится.

Она села за стол, открыла ноутбук. Набрала «Шорохофф». Картинки. Появилось великое множество обложек его книг, изредка попадались его портреты, но все какие-то несерьезные, словно вырезанные из контекста кино- или фото-коллекций. Вот Шорохофф за ноутбуком в своем парижском кабинете, слева от него большое окно с белыми решетками, а за ними — зелень сада. Или в парке на скамейке сидит с книгой в руках и читает. Такой неземной, красивый, элегантный, в серых брюках и песочного цвета пуловере. Где это он? А, в Лондоне. Ну да, его часто приглашают на какие-то конференции, встречи. О нем снимают документальные фильмы. Журналисты следят за его жизнью. А вот пожалуйста, полноватая блондинка — его жена Маша Шорохофф. Вот просто Маша. Никто. Алкоголичка. И далеко не его муза. Вышла за него замуж, когда он был студентом-филологом, и вот, повезло же, стала женой известного писателя, автора знаменитого романа «Стеклянная гильотина», переведенного почти на двадцать иностранных языков. А на гонорары от его спектакля «Реинкарнация поневоле», который идет в Париже, эта самая Маня покупает дорогущий виски или ром и напивается в их парижской квартире. Дура. Ведь могла бы воспользоваться своим положением (имеет возможность не работать!) и заняться творчеством. Зачем пить, когда можно, к примеру, рисовать, писать пьесы или рассказы, стихи, да хоть лобзиком выпиливать! Еще раз дура.

И детей у них нет. Что уж совсем непростительно. У такого человека, как Шорохофф, непременно должно быть потомство.

Вспоминать о ночи, что они провели вместе, Зоя заставляла себя фрагментами, какими-то короткими кадрами, чтобы не распахнуть все ворота сразу, а понемногу, небольшими порциями, желая оставить все самое важное, что заставляет так биться сердце, на потом. Какие-то его слова, комплименты, вопросы… Прикосновения — нежные, а иногда властные, неожиданные по своей силе, и следующие за ними ее ощущения. Скромность и нескромность. Сдержанность и пламенеющая раскованность. Страсть, переливающаяся разными оттенками, когда тебя бросает то в жар, то в холод… И боль, слаще которой ничего нет.

Она застонала, уронив голову на руки, обнимающие закрытый ноутбук.

Телефонный звонок резанул по тишине, словно ножом вспоров ночь.

— Ты не спишь, я вижу. Свет горит.

Это был Юра.

— Как ты? У тебя все в порядке?

— Да, а что?

— Через неделю в Доме книги встреча с писателем, угадай, с каким?

— Меня это не интересует.

— Ты что, Зойка, белены объелась? Это же твой Шорохофф!

— У него своя жизнь, у меня — своя.

— Ну и дура, — в трубке раздались короткие гудки.

9

— Раньше это был загородный дом моего приятеля, он уже давно живет в Индии. Увлекся индийской культурой, провалился по уши в индуизм, стал чуть ли не отшельником. Но мне кажется, что он там снимает фильм. Хитрый, бестия, вечно куда-нибудь уедет и возвращается с таким материалом — закачаешься! И все премии документального кино — его!

Феликс сидел на высоком крыльце большого, но слегка запущенного двухэтажного дома, окруженного высокими елями, и следил, как Зоя подметает дорожку, ведущую к калитке.

— Я купил его у него в рассрочку. Так что можешь жить здесь сколько угодно. Тебя здесь никто не найдет, зуб даю, — рассмеялся он.

— Ты привези мне моих детей с Катей — это самое главное.

— Почему ты не хочешь обратиться в поли-цию?

— Я же тебе уже рассказала, как они поступили с одним парнем… Вывезли его на вертолете в лес и оставили там…

— Да помню я все! Но парень-то этот, видать, хотел отхватить какой-то жирный кусок у этих дружков. Надуть их хотел. Вот они его и наказали. А ты-то чем провинилась перед ними?

— Как-нибудь потом расскажу.

— Это связано с деньгами?

— Это связано с их поганой мужской сущностью. Я оскорбила их, вот и все.

— Крепко, видать, оскорбила.

— Возможно. Феликс, ты должен верить мне. Те деньги, что у тебя одолжила, я обязательно верну, причем в самое ближайшее время.

— Да не парься ты! Ты сама-то как бы поступила, если бы оказалась на моем месте?

Она улыбнулась. Какой же он милый, этот Феликс! Мало того что поверил ей, привез сюда, в этот подмосковный рай, и спрятал, так еще и денег дал, чтобы она смогла передать детям.

Она старалась вести себя спокойно, не выдавая своих чувств, на самом деле внутри ее светило огромное теплое солнце.

Мужчина, который приходил к Кате и искал ее, Зою, и который оставил коробку в красивой оберточной бумаге, был… Она глотнула побольше свежего хвойного воздуха и закрыла глаза, тихо прошептала: «Шорохофф».

Вернувшись из Москвы после встречи с Катей, Зоя спрятала коробку под подушку и принялась за уборку дома.