Проклятие королей

Я провожу в Бишеме Рождественские праздники, словно не леденею в ожидании новостей из Хетфилда и Кимболтона. На то, чтобы пробраться в королевский дворец или тюрьму, подкупив слугу, уходит время. Моим сыновьям придется действовать с величайшей осторожностью, заводя разговоры с лодочниками на Темзе, чтобы выяснить, какой корабль идет во Фландрию и кто верен истинной королеве. Мне нужно вести себя так, словно меня заботит лишь праздник и выпечка большого пудинга.

Мои домашние изображают беззаботность, которой вовсе не чувствуют. Мы делаем вид, что не боимся за свой приорат, что нас не страшит приезд проверяющих Томаса Кромвеля. Мы знаем, что все монастыри в стране проверили, что за оценщиками всегда следует дознание по поводу морали – особенно если приорат богатый. В наш приорат проверяющие приезжали, взглянули на наши сокровища и богатые земли и уехали, не сказав ни слова. Мы пытаемся не бояться, что они вернутся.

Являются ряженые и дают представление у огня в большом зале, приходят и поют колядующие. Мы облачаемся в огромные шляпы и плащи и прохаживаемся, делая вид, что представляем истории из давнего прошлого. В этом году никто не представляет сюжеты о короле, королеве или Папе. В этом году в перевертышах нет ничего веселого, никто не знает, где истина, а где измена, кругом сплошные перевертыши. Папа, грозивший королю отлучением, умер, теперь в Риме новый Папа. Никто не знает, будет ли Господь внятно с ним говорить или он примет решение в пользу короля с двумя женами. Он из семьи Фарнезе; то, что про него рассказывают, негоже повторять, я молюсь, чтобы его осенила божественная мудрость. Никто больше не верит, что Господь говорит с королем, и поговаривают, что ему в его темных и запретных делах дает советы Рытик. Наша королева далеко, она готовится к казни, а женщина, которая зовет себя королевой, не может ни зачать, ни выносить сына, чем дает всем понять, что на ней нет благословения Господня. Здесь хватит событий на тысячу масок, но никто не смеет даже упоминать о них.

Вместо этого представляются картины безопасного в своей отдаленности прошлого. Пажи сочиняют и ставят маску о большом морском путешествии, в котором искатели приключений встречаются с морской ведьмой, чудовищем и ужасным смерчем. Повара выходят из кухни и жонглируют ножами, очень быстро и опасно, не говоря ни слова – точно слова опаснее клинков. Священник, придя из приората, читает из Библии на латыни, которой не понимают слуги, и не рассказывает историю о младенце в яслях и волах, поклонившихся ему, словно ни в чем больше нельзя быть уверенным, даже в Слове, воссиявшем во тьме.

Поскольку истинно нынче только то, что сказал король, а мы поклялись верить всему, что он сказал, – как бы нелепо оно ни было, – мы ни в чем не уверены. Его жена не королева, его дочь не принцесса, его любовница носит на голове корону, а его бастарду прислуживает истинная наследница. В эдаком-то мире что мы можем знать наверняка?

– Она лишается друзей, – говорит мне Джеффри. – Поссорилась со своим дядей Томасом Говардом. Ее сестру отослали прочь от двора с позором, за то, что она вышла за какого-то случайного солдата, ее невестку Джейн Болейн король изгнал лично за скандал из-за его нового увлечения.

– Он опять влюбился? – жадно спрашиваю я.

– Флиртовал; но королева Болейн пыталась добиться ее изгнания, и это стоило ей невестки.

– А девушка?

– Я даже не знаю, как ее зовут. Теперь он ухаживает за Мадж Шелтон, – говорит Джеффри. – Посылает ей любовные песни.

Я внезапно исполняюсь надежды.

– Это лучший подарок к Новому году, какой ты мне мог подарить, – говорю я. – Еще одна девушка Говардов. Это расколет семью. Они захотят ее пропихнуть.

– А Болейн остается совсем одна, – говорит Джеффри, и в голосе его едва не слышится сочувствие. – Единственные, на кого она может рассчитывать, – это ее родители и брат. Все прочие – соперники или угроза.

Бишем Мэнор, Беркшир, весна 1535 года

Я получаю от Монтегю записку без подписи:

Сейчас ничего делать нельзя, принцесса больна, есть опасения за ее жизнь.

Я тут же сжигаю записку и иду в часовню молиться за принцессу. Вдавив основание ладоней в горячие глаза, я молю Господа поберечь принцессу, ведь она – надежда и свет Англии. Она больна, серьезно больна, говорят, принцесса, которую я люблю, так слаба, что может умереть, и никто не знает, что с ней.

Кузина Гертруда пишет мне, что королеву собираются убить, задушив ее в постели и оставив тело без единого синяка, а принцессу травят люди Болейнов. Я не могу решить, верить этому или нет. Я знаю, что королева Анна настаивает на том, чтобы истинную королеву обвинили в измене без разбирательства и казнили за закрытыми дверями. Неужели в ней столько зла, в этой женщине, которая когда-то была дочерью моего мажордома, что она готова тайно убить свою бывшую госпожу?

Я ни мгновения не думаю, что Генрих замышлял что-то из этого, он послал к принцессе собственного врача и сказал, что ее можно перевезти поближе к матери в Хансдон, чтобы ее мог лечить врач королевы.