Проклятие королей

– Он сошел с ума, – шепотом произносит Монтегю. – Думаю, теперь он на самом деле сошел с ума. Все в опасности, никто не знает, что он сделает в следующее мгновение.

Меня поражает эта внезапная перемена. Я откладываю плащ и беру сына за руки.

– Успокойся. Рассказывай.

– Ты ничего не слышала на улицах?

– Ничего. Некоторые меня приветствовали, когда я ехала, но по большей части было тихо…

– Потому что в это поверить невозможно! Он!.. – Монтегю прижимает ладонь к губам и оглядывается.

В часовне нет никого, кроме нас, пламя свечей то подрастает, то опадает, никто тихонько не открывал и не закрывал дверь, пламя не трепещет. Мы одни.

Монтегю поворачивается и опускается рядом со мной на колени. Я вижу, как он бледен, как дрожит, как подавлен.

– Он велел арестовать Анну Болейн за прелюбодеяние, – выдыхает он. – И мужчин из ее свиты, за то, что хранили ее тайны. Мы не знаем скольких. Мы так и не узнали кого.

– «Скольких»? – не в силах поверить я. – Ты о чем это, «скольких»?

Он вскидывает руки.

– Знаю! Зачем ему обвинять больше одного, даже если у нее в постели побывали десятки? Зачем допускать, чтобы о таком узнали? И зачем ему выдумывать такую невероятную ложь, если он может просто оставить ее, не говоря ни слова! Арестовали Томаса Уайетта, Генри Норриса, а еще мальчишку, который поет у нее в покоях, и ее собственного брата.

Он смотрит на меня.

– Ты его знаешь! Что у него на уме? Зачем он это делает?

– Погоди, – говорю я. – Я не понимаю.

Я пододвигаю стул священника и опускаюсь на него, потому что у меня подкашиваются ноги. Я думаю, что слишком стара для этого, мне уже не так легко даются подозрения и выводы. Король Генрих меня опережает, чего никогда не случалось с принцем Генрихом. Потому что принц Генрих был смышлен и умен, но король Генрих скор и хитер, как безумец; его решимость неудержима.

Монтегю медленно повторяет имена, упоминая еще нескольких мужчин, которых недосчитались при дворе.

– Кромвель говорит, что она родила чудовище, – продолжает мой сын. – Словно это все подтверждает.

– Чудовище? – глупо повторяю я.

– Не мертвого ребенка. Какое-то пресмыкающееся.

Я смотрю на сына в немом ужасе.

– Господи, как же Томас Кромвель находит грех и содомию всюду, куда бы ни посмотрел! В моем приорате, в спальне королевы. Что у него за ум. Что за голоса он слышит в молитвах?

– Важнее ум короля. – Монтегю кладет руки мне на колени и смотрит на меня снизу вверх, словно я по-прежнему его всемогущая мама и могу все исправить. – Кромвель делает лишь то, что скажет вслух король. Он будет судить ее за прелюбодеяние.

– Судить за прелюбодеяние? Свою собственную жену?

– И, Боже помоги мне, я – один из присяжных.

– Ты присяжный?

– Мы договорились! – Он вскакивает на ноги и ревет. – Все, кто встречался с Кромвелем, кто сказал, что поможет ему признать брак недействительным, призваны на суд. Мы думали, что речь об освобождении короля от недействительного брачного обета. Думали, что рассмотрим законность этого брака и признаем его недействительным. А не об этом! Не об этом!

– Он судит свой брак? Он его признает недействительным? – спрашиваю я. – Как попытался сделать с королевой?

– Нет, нет, нет! Ты меня не слышишь? Суд не по поводу брака, он судит эту женщину. Он собирается судить ее за прелюбодеяние. И ее брата, и еще несколько человек, Бог знает кого, Бог знает, сколько их. Бог знает, может быть, среди них наши друзья и родственники. И уж точно только Богу ведомо, зачем!

– Кто-нибудь из наших? – поспешно спрашиваю я. – Среди них нет членов нашей семьи или тех, кто с нами? Сторонников принцессы?

– Нет. Насколько я знаю. Никого еще не арестовали. Это и странно. Все, кого недосчитались, из партии Болейнов, они целый день вьются в ее покоях.

Монтегю строит гримаску.

– Ты их знаешь. Норрис, Бреретон…

– Те, кого не любит Кромвель, – замечаю я. – Но мальчика-лютниста зачем?

– Не знаю! – Монтегю трет лицо ладонями. – Его взяли первым. Может быть, потому, что Кромвель может его пытать, пока он не сознается? Пока не назовет других? Не произнесет имена, которые нужны Кромвелю?

– Пытать? – повторяю я. – Пытать его? Король прибегает к пыткам? Пытать мальчика? Маленького музыканта?

Монтегю смотрит на меня, словно страна, которую мы знали и любили, наше наследие, прямо из-под наших ног валится в ад.

– А я согласился стать присяжным, – говорит он.

Не только мой сын Монтегю, но еще двадцать пять пэров королевства вынуждены присутствовать на суде над женщиной, которую называли королевой. Председательствует в суде ее дядя, с мрачным лицом наблюдающий за падением той, кого подтолкнул к трону и она стала ненавистной ему королевой. Возле него ее бывший любовник, Генри Перси, трясущийся от старости, бормочущий, что слишком болен для присутствия в суде, что его нельзя было заставлять являться на суд.