Проклятие любви

– Я видел сон, Нефертити, о, какой я видел сон! – прошептал он. – Надеюсь, ты не испугалась.

Я не просто испугалась, – подумала она, глядя, как судорожно подергиваются у него руки и ноги. – Я в ужасе. Она заставила себя обтереть ему лицо краем простыни и уже повернулась к двери, чтобы позвать на помощь, но он схватил ее за руку.

– Подожди. Ты скоро позовешь их, позовешь их всех, скажешь им… – Он начал хохотать. – Сядь со мной.

Он потянул ее вниз и отпустил руку. Нефертити быстро завернулась в измятую простыню, внезапно осознав, что не хочет, чтобы он видел ее наготу.

– Это был кошмар? – спросила она, стараясь говорить спокойно.

Ее страх начал убывать, когда судороги, бьющие его тело, сделались слабее, речь – более внятной.

Он повернул голову на подушке.

– Нет, не кошмар – мне было видение. Я был в Дуате,[41] я плыл в ночной ладье Месектет,[42] с богами и царями! – Его голос зазвучал громче, и она видела, как он сглатывает, стараясь сдерживать его. – Я слышал плач мертвых, тоскующих по свету, когда проплывал через все двенадцать Обителей тьмы, через двенадцать перерождений Ра, и я был в силах дать им то, чего они желали!

– В твоем сне ты был в подземном царстве вместе с Ра? – спросила она, озадаченная.

Аменхотеп сел и, обхватив себя за скользкие от пота бока, принялся раскачиваться взад-вперед.

– Я знаю, это был не сон. Я, во плоти, вошел в рот Нут на закате, как Ра-который-должен-быть-проглочен, и потом стоял в ладье, выдерживая все нападки змея Апопа, но не это самое главное. – Он закрыл глаза. – Чтобы заставить меня прийти к пониманию, Ра пришлось провести меня через Дуат. Я не воплощение Ра, Нефертити, я – сам Атон. Это было при двенадцатом перерождении Ра, когда я почувствовал, что возродился.

Не веря своим глазам, она смотрела на его восторженное лицо и думала, не тронулся ли он умом.

– Это был всего лишь сон, муж мой, – настойчиво повторила она, но при этих словах он широко раскрыл глаза и напряженно уставился на нее.

– Это было величайшее видение моей жизни, – поправил он ее. – Теперь мне открылась моя истинная природа. Когда я был извергнут из чрева Нут на рассвете, я оглянулся, ожидая увидеть ее лицо, но я увидел себя. Нефертити, я увидел себя! – Он вскочил и начал лихорадочно ходить перед ней взад и вперед, спотыкаясь и сжав кулаки от возбуждения. – Я счастлив. Наконец я смогу сделать тебя богиней. Сила больше не вытекает из меня, когда я предаюсь любви с тобой, любовь теперь обновляет и укрепляет меня, потому что я сам – источник всего света и жизни!

Нефертити, вновь обретя самообладание, начала размышлять. Он неосознанно пришел к ней первой; он изложил свою новую истину именно ей, а не императрице.

– Поэтому ты здесь, фараон, а не в покоях Тейе? – проницательно спросила она.

Он стремительно обернулся к ней.

– Да, да, до сих пор бог направлял меня, но теперь, думаю, я больше не нуждаюсь в матери, чтобы пополнять свои силы. Я люблю ее, но демоны, наконец, побеждены. Совокупление моего тела с ее телом больше не является необходимостью. Я – не смертный.

Нефертити успокаивающе улыбнулась.

– Отдохни теперь, – сказала она. Подойдя к двери, она распахнула ее. За ней беспокойно толпилась небольшая группа людей. – Пареннефер. – Она подозвала дворецкого фараона. – Принеси своему господину головной убор, чистое платье и чего-нибудь поесть. Этой ночью Ра было угодно ниспослать фараону великое видение, – обратилась она к собравшимся. – Фараон, естественно, очень устал, но нет повода для беспокойства.

Она закрыла перед ними двери. Когда она вернулась на ложе, Аменхотеп спал, лежа неподвижно и очень тихо. Нефертити села в кресло рядом и стала смотреть на него.

12

За несколько дней передаваемые придворными из уст в уста, искаженные пересказы видения фараона разошлись по всей Малкатте. Новость сочли заслуживающей большего внимания, чем обычные слухи, потому что было уже ясно, что теперь жизнь при дворе разделится на время до видения и время после. Фараон изменился. Внезапно он, казалось, утратил неуловимое очарование, которое внушало одним любовь и заставляло других относиться к нему снисходительно. Его приказания стали яснее. Он утратил интерес к любым разговорам, которые не касались религии. Он уже не выглядел таким кротким, держался прямее, и движения его сделались более четкими. Некоторые управители усматривали в этом доказательство новой силы и радовались тому, что фараон станет теперь более решительным, но большинство осторожно бросали на него мрачные, опасливые взгляды и перешептывались. Потому что указом Аменхотепа было установлено, что к нему впредь нужно было приближаться только на коленях – степень почтения, большая из всех, когда-либо существовавших в Египте, – к тому же после ночи видения он отказывал всем жрецам Амона, которые просили принять их.