Проклятие палача

Так на генуэзца подействовала встреча с волшебным поляной Петалудес, каждый шаг по которой рождал дивное зрелище поднимающихся один за другим облаков, сливающихся в одно огромное и сказочно волшебное – то самое облако из порхающих бабочек, что этой ночью снилось Гудо. Наверное, это зрелище глубоко запало в душу мужчины в синих одеждах, раз оно так красочно отобразилось в его «глупом» сне. А что самое странное это зрелище наяву мало чем отличалось от видений, которые уже присутствовали в растревоженном мозгу Гудо. Как они могли попасть в его сознание еще до того, как были увиденными? И почему они вызывают больше интереса, чем безусловная красота цветка. Ведь бабочка в сущности своей бесполезна, а вызвала восторг в душе Гудо. Цветок прекрасен, но лекарь Гудо видит в нем лишь полезность.

Этого Гудо объяснить не мог. Но он был рад, что сдержал свое слово и привел Франческо его собственными ногами на то место, о котором говорил отец Матвей. Этим он сдержал данное в пещерах слово и был рад тому, что глаза генуэзца заблестели от удовольствия, и теперь в них навсегда поселилась жизнь, напрочь изгнав некогда очень желанную смерть.

В этом походе за дивным зрелищем Гудо, Франческо и других своих «гостей» сопровождал Философ. Вначале он наотрез отказался проводить нежеланных гостей своего тайного грота почти в сердце острова. Но Гудо настоял, как и множество раз до этого. Благодаря этим настояниям, жизнь в мрачном гроте была вполне сносной. Хорошая пища, вино, вода и даже спирт для настоек. А затем старания местного брадобрея и новая одежда до неузнаваемости преобразили узников ада Марпеса. Они не узнавали себя, не узнавали друг друга и от этого по-ребячески хохотали. Не сменил, но тщательно выстирал и починил свои странные одежды лишь Гудо. Над этим тоже хохотали, но очень недолго. До тех пор пока Гудо не посмотрел на каждого из обитателей грота из-под нахмуренных бровей.

Разве смогут они понять, да и стоит ли это объяснять?

А мог ли сам Гудо вразумительно объяснить это свое совсем не умное решение. Странные синие одежды с головой выдавали врагам самого разыскиваемого палача всех времен и народов. Но с другой стороны, ни одна, даже самая богатая одежда, не способна изменить характерное тело и уродливое лицо. Его невозможно было не узнать даже тому, кто видел палача со спины. Так стоит ли менять, ставшую уже второй шкурой синюю одежду.

Но главной в этом вопросе была другая мысль. А точнее, видение.

…Еще издалека Адела и девочки замечают своего Гудо. Даже в огромной толпе он выделяется странностью своего синего наряда, и они тут же выхватывают его взглядом… Нет. Все же лучше – Гудо спускается с зеленого холма и его еще за сотни шагов видят милые сердцу девочки. И вот Адела и дети спешат ему навстречу. Они бегут и кричат. Радостно кричат. На их щеках слезы. Слезы радости. Такие, как и на щеках самого Гудо…

Гудо удивленно вытирает щеку. Он так страстно желает этого, что даже опередил время. Да, это непременно будет. Только не правильно пускать слезу в присутствии семьи. Даже в миг наивысшего счастья, когда человек совсем не в силах собой управлять. Гудо будет только улыбаться. А они… А они пусть плачут. Ведь Господь так создал женщин. Слезы по-всякому тревожат мужчин, но никогда не оставляют равнодушными. Слезы – это женские слова. Может, его дорогие девочки и не найдут первых слов при встрече. Скорее всего и Гудо не найдет этих слов. Но плакать он не будет.

Он будет только улыбаться.

В нескольких шагах треснула ветка, и зашатался потревоженный куст.

Гудо закивал головой. У него не было сомнения – это один из соглядатаев Философа, которые днем и ночью тайно кружат вокруг него и обитателей грота. Это полезно. Это охрана от чужих глаз и она же предупреждение не нарушать соглашения с Философом. Надежная охрана. Только этот соглядатай, наверное, увидел улыбку Гудо. Что ж, мужчине в синих одеждах не привыкать, что люди бегут от его улыбки.

Наверное, Гудо не стоит улыбаться при первой встрече с семьей. А вдруг они отвыкли от его улыбки.

И все же, как правильно встретить Аделу и детей?

* * *

У входа в грот на валуне сидел и чесал свой огромный нос Философ. В нескольких шагах от него, опираясь на дубовые палицы, стояли четверо служек в привычных на греческих островах коричневых шерстяных туниках. Сколько бы раз Гудо не видел этих крепких мужчин, всякий раз отворачивался от их обнаженных, поросших густыми черными волосами ног в сандалиях с многочисленными ремешками.