Проклятие палача

Если вдуматься, то проклятие главного олимпийского бога просто смешно, до глупого смешно. Вечно возбужденный божественный фаллос Зевса не давал покоя своему повелителю. (Джованни Санудо усмехнулся. Кто в таком случае повелитель?) Вот и потащился Громовержец[61] на край земли, в Эпирские леса и горы. Наверное, перенасыщенный богиней-женой, родственницами богинями, лесными нимфами и морскими нереидами, а также чуть божественной красотой земных девственниц, повелитель всего живого и мертвого пожелал совокупиться с чем-то неизвестным, что обитало на границе жизни и смерти.

Ничего такого необычного не сыскав, но чтобы все же не ссориться со своим божественным фаллосом, Зевс окинул всевидящим оком Эпир и, конечно же, узрел… А как не узреть? Чудовищ, гидр и страшилищ греки-герои уже давненько возвели во славу его же Зевса и его божественной родни. А вот дочерей лесных божков, а еще больше – презренных смертных было видимо невидимо. Куда не посмотришь.

Вот и узрел Громовержец то ли нимфу, то ли прекрасную крутобёдрую девственницу. По устоявшейся привычке бросился он с торжествующим криком на предмет вожделения. Порывисто, мощно, как обычно.

Но произошло что-то невероятное. То ли нимфа, то ли пастушка так налегла на свои крутые бедра, что даже Зевс не смог догнать. Такое бывает. Если лошадь сильно испугать, она и через крепостную стену может перепрыгнуть вместе с всадником. Такое также случалось. Такое записано в рыцарских балладах.

Остановился вспотевший бог и в сердцах плюнул на камни Эпира. С тех пор разгневанный, непривыкший к непослушанию, властитель Олимпа не прекращает войну с этим краем. Он беспрерывно посылает на Эпир то мелкий дождь, то ливень с грозами (земля Гроз, улыбнулся, вспомнив Джованни Санудо. Ему бы такие грозы на его жаждущие влаги острова). А в иные годы снег и заморозки, что убивают урожай. Но чаще всего тяжелые облака тумана, которые будто замершие, полдня держатся на верхушках гор, скрывая от глаз прилепившиеся к ним гнезда-домики дерзких людишек, а потом оседают в леса, окутывая своей холодной местью лесных обитателей.

А еще мстительный Зевс заставляет своего брата Посейдона штормами омывать берега печальной земли, а другому брату Гелиосу велит до красна нагревать колючие камни Эпира.

Но это не меняет Эпир. Он так и остается массивным, неподвижным, сердитым и непокорным. Слишком глубоко он ушел в себя, в собственные законы и обычаи, что выразились скупостью слов людских и низкой мелодией местных напевов, которые неподготовленным ушам даже трудно воспринимать. Но мелодии льются от селения к селению и отражаются в гладких, как зеркало, озерах, купаются в бурунах непослушных горных речушек, шелестят ветерком в кленовых рощах, скрипят морозцем в снегах окостенелого Пинда, звенят зноем в полях Феспротии, свистят порывами бурь от морского побережья.

Таинственно молчалива земля Эпира. Но ей не скрыть всего богатства. Она – родина всех значительных рек Греции. Сосны, буки, дубы – лучшие для строительства кораблей. Самые крупные медведи, волки, рыси, кабаны, олени, серны на Балканах водятся именно здесь. А на озерах и в реках столько рыбы, выдр и водоплавающих птиц, что ими можно накормить весь христианский мир.

Вот только нет счастья и покоя на этой земле…

– Что это? – догнав сербского властелича, спросил Джованни Санудо.

Тот и сам внимательно приглядывался к нескольким черным столбам дыма, что поднимались из нижнего леса.

– Там селение Айхо. Оно покорно крулю. К тому же через него должен был пройти отряд властелича Вайки. Он шел в Арту по приказу Стефана Душана. Может Вайка баранов жарит? У него много воинов. Если к ним присоединиться, то можно по сторонам не оглядываться.

– Хорошо бы, – согласился герцог. – Да и баранина нам не помешала бы.

– Я уже послал воинов посмотреть, что и как.

Джованни Санудо одобрительно посмотрел на серба. Тот в его глазах, хотя и медленно, но перевоплощался из осла в… Пока еще мула.

Скоро прискакали и посланные воины. Еще издали один из них что-то выкрикнул.

– Все в порядке. Это Вайка веселился. Нужно поспешить, чтобы его нагнать.

Узкая горная дорога, щедро усыпанная крупными камнями, вывела на широкую поляну, из края в край любовно вспаханную и забороненную под зерновые. На краю поляны, прижавшись к вековому лесу, чернело с десяток больших домов до половины выложенных из камня, а далее из почерневшего дуба. Крыши домов были покрыты маленькими дощечками, заменяющими в этих краях глиняную черепицу. Вокруг домов множество пристроек для животных, а так же для хозяйственных нужд. За жердяными овинами еще сохранилось прошлогоднее сено. Все говорило о том, что селение простояло в этой благодатной низине сотни лет. Была ли на то воля Господня, щедрость природы, или трудолюбие и воинское искусство его жителей, можно было только гадать, ибо ни единой души ни в поле, ни возле домов не было.