Проклятие Пифоса

Но на самом деле все обстояло иначе. Маяк на Пифосе настойчиво звал корабль обратно. Аномалия не собиралась терпеть бегство. Для Балифа Штрассны она была точкой столь же яркой, как прежде Астрономикон. Но вместо яркого луча маяка его психическим оком она воспринималась как царапина на сетчатке. Навигатор видел аномалию сквозь варп во многом так же, как и луч Императора. Но она не светила, а выглядела рваной раной на полотне имматериума. Пока бесконечная смерть реальности и бурлящий поток мыслей омывали его сознание, Штрассны один за другим видел образы проявления аномалии, которые мимолетно проносились перед его мысленным взором. В какой-то момент он увидел путь, затем трещину, а после — разлом. Один-единственный раз — и этому он был несказанно рад — он увидел в аномалии дверь. Значения ее изменялись бесконечным потоком, ибо в варпе нет и не могло быть единого смысла. Однако, несмотря ни на что, аномалия оставалась на своем месте и даже становилась сильнее.

Ридия Эрефрен тоже это чувствовала, ибо ее темному зрению возвращалась чистота и ясность. Астропат и ее хор терпели изо всех сил, пока варп раскрывал перед ними свое естество. Ей казалось, что видения становятся ярче и простираются дальше, чем в тот раз, когда корабль впервые подошел к системе Пандоракс. Нечто, похожее на шепот змеиных языков, ласкало ее разум. Вкрадчиво намекало на возможность идеальной ясности, грозило абсолютным прозрением. Женщина вздрогнула. Она приняла знание, погружаясь все глубже в бритвенно-острую реку и возводя вокруг себя защиту, чтобы не утонуть и не истечь кровью. Чувство долга дало ей возможность дышать. Она заговорила со своими подчиненными, ободряя их как могла, и при необходимости взывая к дисциплине. Так Эрефрен держала вместе группу хрупких, измученных людей. Не все они могли воспринять силу, что она им давала. Один человек умер от разрыва сердца. После удушливой агонии его последний вздох прозвучал благодарностью. А прямо перед тем, как «Веритас феррум» достиг Пандоракса, другой мужчина начал истошно кричать. Он не мог остановиться.

Его пришлось пристрелить.

Сидя в бараках слуг, Агнесса Танаура чувствовала, что это путешествие через варп проходит как-то иначе. Изменилось все. Танаура радовалась тому, что обязанности перед капитаном позволили ей оставить Пифос позади. И она хотела бы никогда больше туда не возвращаться. Этому миру подходило слово, которому в официальном Империуме места не было. «Нечестивый». Сама она не боялась этого слова, ибо знала, что на самом деле в нем сокрыт огромный смысл. Принять божественность Императора также означало признать существование темных сил. Реальность бога подразумевала реальность Его врагов. И если в мире есть что-то святое, значит, должно быть и слово для описания того, что отринуло свет Императора. «Нечестивый». Хорошее слово. Сильное. Не просто эпитет. Предупреждение.

На Пифосе она слышала предупреждение и теперь хотела, чтобы полубоги, которым она служила, тоже его услышали.

Путешествия через варп всегда тревожили ее. И не важно, как глубоко внутри корабля она находилась и как надежно он ни был защищен от безумия имматериума, — Агнесса чувствовала его щупальца. Даже когда не бушевали бури, в корабельном воздухе ощущалось непроходящее напряжение.

В этот раз все было иначе. Щупальца заползли глубже и стали сильнее. Танаура верила, что нечто последовало за ними с Пифоса. Либо так, либо они запятнали себя порчей нечестивого мира. Она ощущала, что все скверно. Голоса слуг, общавшихся в большом зале, звучали вяло и подавленно. Люди говорили тихо, словно прислушиваясь к чему-то. Или боялись, что нечто может их услышать.

Танауре хотелось спрятаться. Хотелось найти крошечный, но безопасный уголок, свернуться там калачиком и отдаться в объятья веры. Но еще она знала, что долг требует от нее иного. И вышла в центр зала. Держа в правой руке «Лектицио Дивинитатус», Агнесса Танаура распростерла руки, подняла голову и улыбнулась.

— Я принесла вам слова надежды, — заговорила женщина. — Я принесла вам слова отваги.

И люди собрались, чтобы слушать.