Не знаю, как я тогда сдержался, но мне хватило выдержки расспросить доктора обо всем подробно. Услышанное меня ужаснуло. К тому времени я уже всерьез задумывался о разводе. Я знал, что без скандала не обойдется. Что Аня, привыкшая к сытой, бездельной жизни, будет сопротивляться изо всех сил. Что, возможно, мне придется пожертвовать карьерой, а Маше уйти из театра, но я был готов идти на эти жертвы. А Маша могла заранее перейти на службу в другой театр. Но, узнав о том, что Анна хладнокровно убила троих наших детей, я… я… — Руки Николая Васильевича непроизвольно сжались в кулаки. — Я вдруг понял, что не смогу жить с мыслью, что где-то рядом со мной, в моей прежней квартире, обвешанная драгоценностями, которые я дарил, живет припеваючи разнаряженная, беззаботная, холеная тварь, убившая моих детей. Во мне проснулась такая лютая ненависть, которую я испытывал только к врагу на фронте, когда освобождал наши выжженные села, когда проходил по разрушенным городам, — голос полковника звенел от напряжения. А капитан Топтунов с сочувствием и состраданием смотрел на этого сильного, попавшего в ловушку собственных страстей человека. — Не знаю, как я смог взять себя в руки и не придушить ее в тот же день. Но как-то смог. Я хотел сказать ей, что все знаю, что не прощу ее, но слова комом застревали у меня в горле. И тогда я уехал к другу, там пил два дня, пока боль не притупилась, и я смог контролировать себя. И пока я водкой заливал свое горе, Маша узнала, что беременна! Представляете, какое счастье?!
Это решило все. Я понял, что не хочу скитаться с будущей женой по углам, тесниться в маленькой комнате в коммунальной квартире, не хочу выяснять отношения с Анной, не хочу ради нее поступаться интересами будущего ребенка. И как только понял все это, выход нашелся сам собой. Осталось продумать детали.