Проклятие Плутона

В самой глубине каморки, единственным источником света в которой была лишь двухцветная – красно-зеленая – сирена «Тревоги», маняще сверкала ещё одна железная дверь. По всем своим внешним признакам и местоположению, она вела в ту самую «Аварийную Камеру», о которой Герману уже успел по большому секрету поведать Муха. Справа от этой двери чуть заметно поблескивал своей идеально отполированной стеклянной поверхностью вакуумный пневмолифт. Судя по крошечным габаритам его транспортного цилиндра-кабины, он был рассчитан на перевозку только лишь двоих, одетых в скафандры, Старателей и небольшого контейнера для инструментов. Напротив него и слева от двери – высился, тоже от самого пола и до потолка, какой-то зеркально отполированный шкаф – совершенно непонятного для Германа предназначения.

В свою очередь, уже в самой каморке Старателей и по обе сторон от её центральной дорожки-прохода, величественно и самодержавно возвышались, заполняя собой две трети всего внутреннего пространства Бытовки, два циклопических «гроба трамп-пампама» – давным-давно устаревшей и потому сильно упрощенной конструкция. Оба допотопных «гроба»-саркофага, без сомнения, предназначались для Мухи и Германа и пока были настежь открыты, вальяжно демонстрируя нежданным гостям свои незамысловатые и угрожающе алчные до законной добычи чрева.

В довершении всей это минималистко-ущербной картины вопиющей убогости и нищеты Бытовки Старателей – стоило только Герману переступить её порог, как сирена «Тревоги» отчаянно завизжала и надрывно, так, что, казалось, способна была разбудить даже мертвого, завыла в ослепляющих проблесках кроваво-красного света…

– Ну вот, что и требовалось доказать, – мрачно и без особого на это энтузиазма прокомментировал столь нежданное пробуждение сирен Муха, – нам с тобой, Летун, уже пора на Дежурство… А посему, буду предельно краток, дружище! В этой гостеприимной Бытовке нам всем разрешается только лишь спать в свои личных «гробах»-саркофагах… Да здесь просто и места нет для того, чтобы можно было собраться спаянно-дружной компанией и заняться чем-либо иным… А посему, ставлю тебя в известность – твой персональный «гроб» – справа, мой – слева. Иметь личные вещи и бытовые принадлежности нам, Старателям, не положено!.. Тут уж – не обессудь – такова политика Корпорации… Ну а теперь, ноги в руки и марш за мной к лифту! Как говорится – с корабля и сразу на бал… Ну и так, чисто для сведения, этот чертов пневмолифт работает одновременно-синхронно с точно таким же, но уже наших «сменщиков». И если один из лифтов находится наверху, то второй – не может начать движение снизу… И всё потому, что личное общение между Дежурными Сменами Старателей категорически запрещено Корпораций. Ну а всё, что нам или им необходимо знать, напрямую передает Суперком Космобазы. Да мы с ними, даже чисто технически, никогда и не пересекаемся в одном и том же месте и времени. Даже несмотря на то, что их условно обитаемый модуль с персональными «гробами трамп-пампама», отдельными пневмолифтом и выходом на поверхность – находится в нашей с ними общей Бытовке. Хотя и по ту сторону от «аварийной» камеры-бокса… Вот как-то так, дружище, мы здесь и живем… Точнее, тупо пытаемся выжить!.. Ладно, договорим потом – уже под землей и на наших рабочих местах…

– Да не вопрос, – с готовностью кивнул Герман, вслед за Мухой протискиваясь в до неприличия тесную кабину-цилиндр пнемволифта. – Как скажешь, дружище…

– Ну, тогда… Поехали!

Муха не успел даже закончить своей «исторически вечной» фразы, как забитая людьми до отказа капсула пнемволифта резко, без предупреждения, рванула вниз. При этом лихорадочно, как если бы «почувствовала», что оказалась в родной стихии, набирая скорость внутри пластиметовой, с гуттаперчевыми и непроницаемо-черными стенами, кишки-трубопровода.

На какое-то время у Германа даже перехватило дыхание.

Но ненадолго. Потому как уже через минуту-другую капсула пнемволифта затормозила уже где-то в недрах Плутона – причем столь же непредсказуемо и лихо, как и стартовала до этого.

Герман облегченно выдохнул.

А зря!

Потому как уже в следующее мгновение ему в глаза ударил ослепительно яркий искусственный свет, а на барабанные перепонки обрушился жуткий грохот десятков, если не сотен, надрывно работающих горнодобывающих машин и механизмов.

Сами эти машины, Герман пока не видел…

Но по отчаянной жестикуляции и едва сдерживаемым смехуёчкам Мухи он сразу понял, что ему самое время отрегулировать визуальные и эквалайзер-акустические фильтры и преобразователи своего старательского гермошлема.

Что он и поспешил осуществить на практике, убив на это неблагодарное и заведомо безнадежное дело не меньше минуты.

Ну а когда его зрение и слух частично восстановились и смогли более-менее адекватно, без постыдно-предательской паники, воспринимать окружающую действительность, всё ещё немного ошалевшему взору Леваневского открылась ничем особо не примечательная, если не сказать большего – достаточно банальная, картина…