- Не верь никому! – Прошептал про себя. – Кто в смерти матери повинен? Оболенский? Шуйские? Бельские? А может дядья Глинские? – Мысль крамольная о родственниках промелькнула. Ведь недаром мать вывела всех иных дядьев – единородных братьев отца моего… одних лишь Старицких, вдову с сыном, пожалела, в подвалы заперла… а он, Иоанн, и вовсе с них опалу снял, приказал выпустить. Все единого хотели, на трон отцовский сесть. На мой трон! Может и Глинские туда же? Не верь никому! Брата бы в помощь, да слаб умом Георгий… Хотя… - Опять вспомнил братьев Васильевых. За что, Господи, оставляешь меня в одиночестве, средь недругов одних? Все ждут чего-то, глаза прячут, тенями вокруг кружатся. Где сыскать тех, кто во век предан будет? Не по родству, не по местничеству, не по роду боярскому или подлому, а по-собачьи преданно? Аки Тимелих буду над ними выситься! Аз воздвигну на всех зло! Ложь, крамолу, измену грызть должны они клыками крепкими, метлой поганой кости обглоданные выметать прочь, на Поганое болото, в костер, в огонь очищающий. – Слова псалма вспомнились. - Да падут недруги от замыслов своих!
- Где сворачивать-то помнишь? – Прервал мысли тяжелые громкий голос Трубецкого вопрошавшего Ваньку, что скакал впереди всех, путь указывая.
- Скоро дубок будет с гранью , подле него яма с каменьями. Там и свернем к угодьям нашим. – Отозвался Мстиславский.
Село Хвили на Москве-реке, разлеглось в самом устье речки Хвилки. Под селом был пруд, а в селе церковь. Вблизи храма начинался забор – вотчина боярская. Из-за тына хоромы высились. Неподалеку жались друг к другу два десятка крестьянских домов.
- Слава Богу, вот и церковь, куда душа за покаянием просится. – Подумал Иоанн на скаку.
Ворота предусмотрительно распахнулись, пропуская знатных гостей. Видать, проворен приказчик вотчинный, углядел издалека. У самого крыльца остановились, люди дворовые выскочили, поводья приняли, спины согнули, подставили, чтоб княжичам сподручнее было на землю спуститься. На крыльцо уже спешила встревоженная княгиня Настасья Петровна. Кланялась низко Иоанну.
- Здрав будь великий князь, спасибо Бог за честь, что оказал нам. Пройди в хоромы, да в горницу, не побрезгуй, отведай хлеба-соли. Аль отдохнуть с пути-дороги желаешь? Самую большую одрину тебе приготовили. Возлежи на пуху лебяжьем.
- И ты будь здрава боярыня. - Кивнул Иоанн. – За хлеб-соль благодарю, токмо прежде скажи, как к храму пройти? – Пробурчал в ответ, все о своем думал.
- Да за забором прям, через задний двор, через сад, рукой подать – Покрова Пресвятой Богородицы с приделом святой Анны, словно в честь бабушки твоей.
Иоанн поморщился. Недолюбливал старуху. Голову задрал, так, что шапка чуть не свалилась, успел нахлобучить глубже, на верх смотрел, на третий ярус хором.
- Вона, туда хочу подняться!
- В повалушу ? – Удивилась боярыня. – Там почивать хочешь?
- Окон много, видно все. Поднимусь сперва, обозреть хочу вотчину вашу.
- Ты уж, извини, Иоанн Васильевич, муж мой покойный строил, да не успел до конца, Бог прибрал.
- Знаю! Все мы тут сироты собрались.
Поднимался на самый верх. За ним остальные. Хоть и не хотелось, да пришлось. Осмотрелся по сторонам великий князь. С высоты вся красота окрестная видна была, как на ладони. Прямо под ними расстилалась во всю ширину Москва-река, левее Хвилка изгибалась, исчезая в зелени лесов. Княгиня Настасья, тяжело дыша – запыхалась, поясняла, рукой показывала:
- Отсюда вправо и до Кобыльего оврага земля пашенная 97 четвертей , половина под перелогом . В пашне черный прудок имеется. За оврагом лес на две версты, по берегам речным сено косим. В год 400 копен набирается. Влево посмотришь, великий князь, увидишь деревню Гусареву, пара дворов всего, за ней осинник, да березник, еще подале, перед липовой рощей, иная деревня - Ипское, в три двора. От речки Хвилки большой пруд отгорожен, на берегу изба Ивашки Иванова видна с пашней в полчетверика. По ту сторону Хвилки, не видать отсюда, еще одна деревня Мазилово. Да и по округе восемь пустошей .
- Рыба-то есть в пруду? – Неожиданно спросил Иоанн.
- Щука, окуни, плотица, головли. – Подумав, добавила. – А в черном пруду караси водятся.
- Прикажи изловить свежей, пока обедню отстоим. Поститься будем нынче. – Трубецкой переглянулся с Оболенским и Дорогобужским разочарованно.
- Спать здесь не буду. Окон много. Не люблю. Одриню путь ту приготовят, где оконца малые.
- Все исполним, великий князь. – Поклонилась княгиня.
- Сперва в храм. Попа зовите. Пусть обедню служит, а после и за трапезу не грех.
У остальных животы сводило, бурчало от голода громко, но покорно пошли вниз за великим князем.
На дворе еще раз осмотрелся – забор маловат, да примыкают к нему разные обиходные клети – поварня, погреб с надпогребицей, ледник с амбарцем, житница, солодовня, конюшня, денник для лошадей, сенница, скотник, три избы людские, подле ворот еще две избы - схожая и сторожевая, в любом месте перемахнуть легко. Вдруг испуг охватил – далеко от Москвы забрались, а друзей-то всего четверо, да холопов с десяток.
- Много ль дворовых у тебя, княгиня?