Проклятие рода

Далее, Иоганн писал о том, что Ливонский орден разваливается на глазах. Да и как могло существовать государство, в основе которого лежал суровый устав католического рыцарства, превратившийся из железного доспеха в тонкостенный глиняный горшок, треснувший под первыми же ударами реформаторских молотков. Орден раскачивался во все стороны, словно корабль, попавший в жесточайший шторм. Он вышел в море, забыв раскрепить груз, и теперь его города, крепости, замки, набитые людьми, катались от борта к борту, как бочки с салакой, подчиняясь хлестким ударам волн, постоянно менявших направление по воле неистово дувших ветров – католического из Польши, протестантского из Германии, Дании и Швеции, православного из Московии. Дерпт, где обосновалось семейство Веттерманов, был ближе всего к Руси. И московиты, это пастор особо отмечал, стали все чаще напоминать, что город был основан их князем Ярославом Мудрым, назван Юрьевым, в честь христианского имени князя, значит, Орден должен платить им дань. Княжеское имя города было очень символично для русских, а внешняя атрибутика, это Веттерман усвоил еще в Новгороде, была чрезвычайно важна для них. Иоганн спрашивал сына о том, что говорят в Выборге о планах московских воевод и бояр, ведь также как и Дерпт, они были ближе всех к Руси. В конце письма пастор сообщал: «Проезжий купец из северогерманских земель сказал, что в Суздале скончалась бывшая великая княгиня Соломония…

Письмо затрепетало синичкой, выскользнуло и опустилось на пол. Улла закрыла лицо руками и заплакала. Нет, ее не сотрясали рыдания. В потоке слез в один миг растворились несбывшиеся мечтания и грезы о том, что свершится Божья справедливость, распахнутся ворота монастырского узилища, ее княгинюшка выйдет на свет и она, ее верная Любава, с гордостью и великой радостью вернет ей спасенного сына… Ворота открылись, явив зияющую черную пустоту и смертельный холод. Любава отшатнулась, деревянные створки тот час захлопнулись с глухим стуком упавшего в промерзшую землю гроба.

- Что случилось, Улла? – Андерс взволнованно смотрел на женщину. Она помотала головой не в силах проронить ни слова. – Тебе плохо? Воды? Может позвать служанку? Сбегать за врачом? – Встревоженный молодой человек выскочил из-за стола.

Улла продолжала тихо плакать, но показала ему рукой – садись!

- Тебя что-то сильно взволновало в письме отца? – Догадался Андерс, нагнулся, поднял оброненный листок, пробежал глазами текст, и, не понимая причины столь бурных эмоций, снова вопросительно посмотрел на женщину.

- Я когда-то… - Она, наконец, смогла что-то произнести сквозь спазмы гортани. – Очень близко… знала… великую княгиню…

- А-а-а, - понимающе и сочувственно протянул молодой человек, - упокой Господь ее душу. Прими мои самые искренние соболезнования. Скорблю вместе с тобой.

Улла благодарно покачала головой и протянула руку за письмом. Ей хотелось его дочитать. Ровный, каллиграфический почерк Веттермана расплывался, строчки наезжали одна на другую. С трудом Улла продолжила чтение: «… скончалась бывшая великая княгиня Соломония Сабурова в декабре 1542 года…»

- Господи, минуло почти четыре года… - Тоска еще сильнее сжала сердце своими свинцовыми объятиями.

Далее пастор спрашивал сына, что тот думает по поводу того, какое значение придадут московиты смерти бывшей жены великого князя Василия и может ли это неким образом отразиться на близлежащих землях. Улла ответила за Андерса. Ее губы шевельнулись беззвучно:

- Никак, господин пастор. Минуло почти двадцать лет, как они ее заживо похоронили… - Все эти Василии, Шигоны, князья с боярами, митрополиты, дьяки… Как сейчас она их всех ненавидела!

Что делать ей? Ведь Бенгт – сын Соломонии. Должна ли она поведать ему правду? Или скрыть? Промолчать? Продолжать жить, выдавая себя за его мать? Но ведь Бенгт – сын великого князя московского и его законной жены! А Василий ли его отец? – Вдруг мелькнула мысль, но женщина покраснела до корней волос от стыда. – Как я посмела! Как я могла даже подумать! Ведь княгинюшка почти святая, а я, грешным делом… Господи, Пресвятая Богородица, - Улла перекрестилась, - не гневайся на глупую девку.

- Ты прости меня, Улла. – Подал голос притихший Андерс. – Если б знал… не стал бы… - Он не закончил фразу, ведь это его хвастовство благополучием собственной семьи принесло горе другим добрым людям.

- Не терзай себя, Андерс. – Покачала головой Улла, вытирая платком слезы. – Это случилось уже давно. Рано или поздно, я бы узнала об этом. И даже лучше, что эту весть принес ты - наш друг. Перед тобой я смогла заплакать и не таиться своих слез. Что было бы, если на твоем месте оказался чужой человек. Еще неизвестно, как истолковали бы мои слезы…

- Как может быть превратно истолкована скорбь по усопшей? – Он искренне недоумевал.

- Мой милый Андерс, она не просто усопшая. Княгиня была женой правителя Руси. Чужой насторожился бы – отчего так велика моя печаль, и начались бы расспросы...

- Прости, Улла! – Опустил голову Андерс. – Я не хотел…