Проклятие рода

- «О терпящих лишения…» - Передразнил его король. – Почему, Нортон, - Густав посмотрел на суперинтенданта, - он все время жалуется? Агрикола – твой любимчик еще по Виттенбергу? Или, - он обернулся к Бьельке, - потому что твой сын, учится у него в кафедральной школе?

Советник и суперинтендант обменялись взглядами, но промолчали.

- Он не кафедральный пробст, не декан капитула, он всего лишь ректор школы! – Продолжал Густав, потихоньку заводя себя.

- Он секретарь капитула. – Тихо напомнил Нортон.

- Я помню! – Раздраженно бросил король. – Как и то, что он спит и видит себя епископом.

- Но Скютте очень стар и немощен. – Вмешался Бьельке.

Густав отмахнулся.

- Я знаю! Он мне писал в прошлом году, и я ответил, что сам подберу ему приемника.

Неожиданно для себя Андерс вдруг подал голос:

- Книги действительно необходимы, мой король.

- Знаю! – Отозвался король и, помолчав, добавил, успокаиваясь. - Пусть печатает за счет капитула. Скажи, Веттерман, твой отец по-прежнему служит в Дерпте?

- Да, мой король.

- Хорошо. Он верно служил мне в Новгороде, надеюсь не откажется и дальше помогать своему королю. Мне нужно знать, что творится в Ливонском болоте! Сдается, что все скоро развалится и там заварится хорошая каша на старых рыцарских костях. Поедешь к отцу в Дерпт и все разузнаешь в подробностях. Хорн отзывался о тебе хорошо, да я и сам вижу, как ловко ты разбираешься с делами. А ведь учился на богослова? – Король усмехнулся.

Андерс смущенно опустил голову, скорее от радости, что испытал, услышав приказ Густава, нежели от насмешливого упрека. Я поеду к отцу!

- Не красней, как девица! Важно не чему учился, а какова твоя польза короне. А она есть! К весне я тебя жду в Стокгольме.

- Я поеду, как посланец короля?

- Формально нет. Твоя поездка частная, дабы эти магистры с епископами не слишком интересовались твоей персоной. Поменьше рассказывай о нас, больше узнавай о них. Впрочем, ты вышел из глухого финского леса, поэтому разыграть простофилю труда не составит. Мне нужно знать весь расклад предстоящей игры, насколько глубоко туда стремятся пролезть проклятые датчане вместе с Ганзой, что там за дела у местного епископа с императором, Литвой и Московией. Потолкайся на рынках, посиди в трактирах, послушай, о чем толкуют обыватели - купцы, ремесленники, магистраты и в Ревеле и в Дерпте. По дороге посмотри на рыцарские замки и мызы, обрати внимание на крестьян. Подмечай все мелочи, вплоть до ржавчины на рыцарских доспехах. Отправляйся немедля, сперва в Финляндию, а с финского берега тебя переправят в Ревель. Бумаги и деньги получишь в канцелярии. Ступай, Веттерман!

Мать вдруг пришла во сне. Образ ее изменился, совсем по-другому выглядела Барбро. Сгорбленная старушка, заливающаяся слезами, тянула к ней руки и звала, прерывающимся от рыданий голосом:

- Илва, доченька, что ж ты меня бросила? Если я была плохой матерью, то кто тебя вырастил, выкормил, воспитал? Вон какой у тебя муж, детки! А я несчастная, всеми брошенная, скитаюсь без угла и куска хлеба, подаянием живу.

- Ты же погибла! – В ужасе отвечала дочь, отстраняясь от матери. Агнес хотела отступить назад, но к ногам словно гири были привязаны.

- Нет, тебя обманули. Я спаслась.

- Тебя же повесили!

- Оборвалась веревка.

- Ты же сгорела!

- Бревном оглушило, головешками завалило, пеплом укрыло. После встала я на ноги, дома нет, никого нет, и пошла куда глаза глядят.

- Ты умерла! Ты пришла с того света?

- Нет, доченька. На этом свете скитаюсь, тебя ищу, чтобы старость с тобой скоротать. Ведь нет никого кроме любимой дочери.

Агнес проснулась в холодном поту. Ее била дрожь. Женщина укуталась до самых глаз, стараясь дыханьем согреть воздух под одеялом. Осторожно посмотрела налево. Иоганн спал безмятежно, чему-то улыбаясь во сне. Дрожь не унималась. Она закрыла глаза – перед ней вновь стояла сгорбленная Барбро с протянутой за милостыней ладошкой. Агнес открыла глаза – видение исчезло. Она перевела взгляд на темный прямоугольник окна, там что-то мелькнуло белое. Птица? Или Барбро? Дрожь потихоньку успокаивалась, становилось теплее и теплее. Агнес откинула одеяло. Вместо холода ее бросило в жар. Женщина почувствовала нестерпимую жажду, осторожно поднялась, стараясь не разбудить мужа, на цыпочках, не ощущая холода каменного пола, прошла в столовую и, не дай Бог загреметь, налила себе в кружку вина, выпила залпом. Все горло и рот пересохли, было даже больно глотать. Вино ударило в голову, вскружило ее. Агнес подошла к окну и прижалась горящим лбом к ледяному стеклу, тщательно вглядываясь в мрак. Снова мелькнуло что-то белое, она прищурилась изо всех сил, но рассмотреть не удалось. Потихоньку Агнес успокаивалась. Вино принесло не только утоление жажды, но разморило, невидимый тяжелый груз свалился с ее плеч, вместо этого пришла усталость и даже боль в спине.