Проклятие рода

- О, великий молитвенниче и кормчий Святыя Руси, отрасль благодатная богоизбранного корня, христолюбивый боговенчанный Благоверный Царю Иоанне! Ты, Дом Пресвятой Богородицы и Веру православную сохранивший и укрепивший; Русь Святую объединивший; ересь жидовствующих поразивший; бесов во плоти, сиречь жидов поганых, изгнавший; измену искоренивший; агарян, папежников и язычников победивший; народ русский просветивший и ко спасению наставивший; грады, веси, Святые обители, храмы созидавший; духовную рать и православное воинство вокруг себя собравший и на сопротивныя подвигнувший. Возстани на помощь нам, призри на Русь и народ твой, услыши грешных рабов, молящихся тебе, и умоли Христа Бога и Пречистую Богородицу, явившую тебе Свой Святый образ, явить Царя нашего, аки же ты есмь, Иоанне. – Макарий низко поклонился царю, все присутствующие повторили за ним. Иоанн Васильевич сам поклонился собравшимся и жестом пригласил садиться.

- Куда же он нас причислил? – Усмехнулся Лаврентиус, выслушав перевод Веттермана. – К папистам, язычникам или магометанам?

- Ах, оставьте, ваше преосвященство, - отмахнулся от архиепископа Эрикссон, - не все ли теперь равно. Я должен высказать вам, магистр Агрикола, - королевский шурин нагнулся за столом, чтобы видеть епископа Або, - нашу общую признательность за вашу блестящую речь, смелость и находчивость. Именно ваши слова, почерпнутые из Священного Писания, тронули сердце московита. Я обязательно сообщу об этом королю!

Микаэлю хватило сил лишь изобразить подобие благодарной улыбки. Ему не хватало воздуха. Он посмотрел наверх. Огонь сотен свечей отражался в сводах потолка, рисуя и тут же стирая неведомые письмена, которые ему никогда не прочитать. Нужно было во чтобы то ни стало продержаться до конца приема. Это было непросто. От царя следовали чаши – первая архиепископу Упсальскому, Лаврентиус встал, поклонился, осушил; вторая – главному послу; третья предназначалась ему – Агриколе. Чуть слышно он шепнул сидящему рядом с ним Юханссону:

- Помоги мне, брат, подняться.

Обеспокоенный Кнут сперва бережно поддержал под руку епископу, после подставил плечо, чтобы он мог одной рукой держаться за друга.

Вино было прохладным и вкусным. Микаэлю даже немного полегчало. Голова прояснилась, словно ему удалось отогнать навязчивое наваждение, преследующее его из снов.

Вернувшись на Литовский двор Агрикола вновь почувствовал крайнюю слабость во всем теле, лег и больше не поднимался до самого отъезда из Москвы.

Через неделю прием повторился. Иоанн Васильевич было вознамерился устроить состязание – диспут богословский и чтоб непременно на греческом. Но Агрикола на нем присутствовать не смог. Царь удивился, велел отправить к нему лекаря, а диспут отменил, ограничившись веселой трапезой.

Литвинянин Матюшко – он же врач, он же аптекарь осмотрел больного и изрек:

- Язык влажен, чист, в конце сух. Лицо бледное, испарина повсюду, но тело чистое. В урине бело-розовый осадок.

- Что с ним, лекарь? – Обеспокоенно спросил его архиепископ. Ответа ждали все послы.

- Думаю, огненный недуг, горячка нервная. – Пожав плечами, произнес врач. – Немудрено заболеть, пообщавшись с нашим государем. От него порой замертво людей выносят. От одного взгляда царского удар хватает. Я оставлю вам кору ясеня и вяза, корень плауна и слезы кукушкины. Смешаете все с мукой из овса. Разболтаете в воде с молоком. Воду, чтоб прокипятили! Хорошо бы раков, да на том же молоке, токмо где ж их зимой взять.

- Он ничего не ест. – Подсказал Веттерман.

Врач покивал головой:

- Вестимо. Куру надобно отварить и на ней кашу давать понемногу.

- Где ж взять-то молоко, да куру? Пост ведь. – Нахмурился архиепископ.

- Не переживайте, ваше преосвященство, я распоряжусь царским именем, приставы все добудут и принесут вам. – Успокоил его врач. – Болящим есть послабление в пост.

24-го марта посольство покидало Москву. За 6 дней, не ночуя нигде под крышей, они домчались до Новгорода. Грамота была написана на русском языке, и это удручало послов. Ее перевод на немецкий был практически невозможен, все знали нрав Густава. Как смягчить текст договора, над этим бились и Ерансон и Веттерман. «Мы вынуждены были принять его таковым!» - говорится во многих шведских дипломатических описаниях этой поездки. Но, главного, они добились. Мир был заключен.

В минуты забытья похожего на сон, над Агриколой больше не нависала черная каменная громада. Открыв глаза, он смотрел на яркие звезды, мерцавшие в бездонной ледяной глубине. Епископ видел хрустальную прозрачную ясность небесной синевы. Щипки мороза лишь вызывали внутреннюю усмешку, ибо помертвевшие губы не повиновались ему. Сердце перестало биться уже за границей, на шведской территории.