Проклятие рода

- Скажи, дьяку Мишурину, чтоб отписал Соло… - сам оговорился, - сестре Софии… деревеньку под Суздалем… Вышеславское, кажись… Были мы там как-то, сильно ей понравилось… Поля там красивые…

- Вот и славно, государь! Мигом Федька грамоту составит.

- Хорошо! Идите, за весть хорошую по кафтану вам жалую! – кинул дьякам. Те, кланяясь непрерывно, задом, задом, да вон из палаты.

- Что еще у тебя Михаил Юрьевич? – Устало спросил Василий. На спинку высокую откинулся, потер переносицу. Отпускало. Вторую неделю почитай жил в неведении страшном… в ожидании позора великого…

- Поджогина-то ослобони, государь! Насиделся уже поди… - Боярин потупил глаза, стоял на посох опершись, чуть раскачиваясь… - Все видишь сам, как разрешилось… Никого и не было…

- Ладно. – Кивнул Василий. – Голова не глупая у него… попутал лукавый… сплетни бабьи…

- Вот-вот! – Поддакнул ему Захарьин. – И второе…

- Ну что еще… - Василий уже открыто тяготился. Лишь уважение к верному боярину удерживало от резких речей.

- Дядя государыни нашей, Елены свет Васильевны… князь Михаил Глинский, не засиделся ли тоже?

Василий внимательно посмотрел на Захарьина. Покачал головой:

- И она просила!

- Ну, так порадуй жену свою драгоценную! – прищурился боярин. – Сирота ведь она. Один князь Михаил ей за отца будет. Негоже государыни батюшку в темнице держать. Да и воин был он славный. А что до ошибок, так кто ж в молодости от них убережен? А ныне верный слуга твой будет! Литве с Польшей грозное напоминание. Сам ведаешь, их Сигизмунд упрямо величает себя королем русским и прусским, требует Смоленск назад, на Новгород со Псковом замахивается. Дмитрий Герасимов, что ты в Рим отсылал, вернулся с посланником папским епископом Иоанном Франциском, дескать, посредничать будет. Только дело дальше слов не двигается. Силу показать надобно! Ну а кто как ни князь Михаил для Литвы угроза?

- Будь по сему! Прикажи моим словом отпустить князя Глинского и представить мне его и жене Елене Васильевне!

Так все и разрешилось!

Шигона Поджогин - хитроумный Улисс наш, в темнице сидючи время тоже даром не терял. Через людей верных с греками учеными сносился – подарок государю готовил. Родословную написали для всего рода Глинских: Алекса, что прародителем их был, внуком самому Мамаю доводился, а Мамай к знатному роду Киятов относился, что кочевали по Волге еще до Чингиз-хана. Один из предков Мамая на дочери великого хана женился, оттого стал тоже именоваться царского рода. Сам Алекса перешел на службу к литовскому князю Витовту. Там вместе с сыном Иваном и православие принял. На Ворскле город Глинск основали, оттого и прозываться стали Глинскими. И гладко все так получилось… Теперь Глинские на одной ноге стояли с наследниками Чингиз-хана, потомками правителей Большой Орды, Крыма и Казани. Дьяки ученые буквы тщательно вырисовывали, вензелями красными расписывали – красотища.

Опальный Поджогин как развернул сей пергамент перед государем, да женой его, все восхитились. Василий, расчувствовавшись, приказал кафтан золотом шитый со своего плеча жаловать дворецкому. Так опала и закончилась. Правда, нет-нет, да нахмуриться Василий, взглянув на Поджогина. Припоминает…

Вышел на свет Божий и князь Михаил Глинский. Защипало в глазах от света ясного. Поседевший, как лунь, но все еще мощный старик богатырского сложения стоял посреди двора казенного, жадно дышал воздухом свободы. На плечах его покоилась шуба боярская – та самая, что подарил ему Захарьин. Жизнь начиналась заново. Что его ждало впереди?

Гремевший в Варшаве, Литве и России

Бесславьем и славой свершенных им дел!

Такие строки посвятил ему Рылеев. Одни современники называли его Дородный, что говорило о его могучей внешности, другие – Немец, подчеркивая его воспитание и нрав. Сигизмунд Гербенштейн, посол императора Священной Римской империи писал про него, что «отличался… изворотливым умом, умел подать надежный совет, был равно способен и на серьезное дело и на шутку и положительно был, как говорится, человек на всякий час!».

На дворе его поджидал Захарьин:

- Ну что, князь, сгодилась шуба?

Поклонился ему Глинский:

- Сгодилась, боярин! И слово твое верным оказалось! Вот это по мне!

- А то? – Усмехнулся Михаил Юрьевич. – Пойдем, князь, дел у нас много с тобой.

А Любава, Уллой теперь называемая, вместе с сыном приемным, с Нильсоном по весне опять в Стокгольм отправились. Ребенок рос крепеньким, даром, что в темноте монастырской кельи рожден был. Старику тоже в радость, все как в том сне, что на дворе у Тихона видел. Только Анниты с ними не было, и сынок чуть поменьше, зато дочка – красавица… Плавание легко прошло, но на следующий раз Свен наотрез отказался с собой их брать.

- Нет! – Как отрезал. – Хватит! Нечего делать вам в землях русских. Из огня да полынью захотели! Нет и все тут! – Так и осталась Любава с дитем на чужбине. Говорить научилась свободно, так что и не отличить было шведка она, али нет.

Конец первой книги.

Книга вторая. ПРИНЦЕССА И ЧУДОВИЩЕ.