Проклятие рода

Берсеркеры бросались в бой очертя голову, входя в экстаз или от собственной ярости или наглотавшись особого отвара из каких-нибудь засущенных мухоморов. Саги рассказывали, что они вопили и прыгали, иногда срывая с себя одежду, и были абсолютно нечувствительны к боли и ранам. Подобно бешеным псам или волкам, они грызли в ярости свои щиты перед схваткой, были сильны, как медведи или вепри, повергая врагов наземь, их не брали ни сталь, ни огонь. Вот и король бесновался в неистовой ярости, сокрушая все подряд. Казалось еще немного и он, как берсеркер вцепится зубами в дубовый стол и расщепит его вдребезги. Но пока доставалось лишь посуде. Петерссону ничего не оставалось делать, как пережидать бурю. А она продолжалась. Король вопил:

- Мы держимся только за счет наемников, которых исправно посылает нам Германия и тех, кого нам еще удается насобирать в Европе. Но им нужно платить, а деньги, которые дает нам для этого Любек нужно возвращать. Я увеличиваю налоги, из-за которых вспыхивают повсеместно восстания, я топлю их в крови собственных крестьян, а католические попы сидят на своем золоте и не хотят с ним расставаться. Пусть попробует прислать сюда своего Тролле. Я четвертую его на том самом месте, где он казнил моего отца, и отправлю по кускам его обратно в Рим!

Петерссон, привыкший к подобным вспышкам ярости короля, спокойно сидел на месте и отряхивался от брызг вина, попавшего на него, когда Густав швырнул первый кубок об стену. Увидев, что король начал успокаиваться и снова опустился в кресло, Олаф протянул ему свой, единственный уцелевший во время разгрома кубок с вином. Густав схватил его и жадно выхлебал. Вино стекало тоненькими ручейками по кончикам усов, по бороде, рубиновыми искорками застревая в кудряшках. Проповедник Лютера произнес спокойно:

- Папа Климент VII не отличается разнообразием в суждениях, впрочем, как и его предшественники. Вот, посмотри! – видя, что король уже дышит спокойно и взгляд его стал осмыслен, протянул бумагу, что прятал до сего времени за пазухой.

- Что это? – буркнул Густав.

- Это документ, принятый в Аугсбурге и содержащий в себе разъяснения по вопросу принятия нового исповедания веры.

- Объясни мне сам его суть. – потребовал король, не принимая бумагу.

- Хорошо! – согласился Петерссон. – Я поясню. Здесь подвергнуто критике все устройство римско-католической церкви и в первую очередь ее правящая римская курия. Мы остаемся верными христианами, сохраняя большинство обрядов, однако главой церкви в каждом государстве отныне должен быть его правитель, который самостоятельно назначает и отстраняет архипастырей. Отказ от богослужения на латыни позволит посредством церкви обучить собственные народы грамоте и тем самым укрепить их и в христианской вере и в преданности своему монарху. Образование собственного народа будет главным благодеянием этого, что обеспечит процветание всего государства посредством новой церкви, главного проводника грамоты на основе Библии, независящей от воли Рима. С этим согласилось и большинство германских князей, поддерживающих идею реформации церкви.

- Я согласен с подобным изложением вопроса. – кивнул Густав. – Таким образом, согласившись принять то христианское учение, что проповедует Мартин Лютер, я последую примеру многих суверенных правителей Европы.

- Безусловно!

- И теперь я смогу назначать архиепископов сам, наплевав на этого римского старикашку?

- Да, Густав.

- Тогда я назначу Упсальским архиепископом твоего брата Лаврентиуса. Подобрать остальных трех епископов вы поможете мне вдвоем с братом.

- Я могу лишь благодарить своего короля за такое высокое доверие нам. – склонил голову Олаф.

- Кстати, что ты думаешь по поводу абосского епископа в Финляндии?

- Преосвященного Марти Скютте? Ему шестьдесят два, он доминиканец, много путешествовал в своей жизни, преподавал в орденской школе в Неаполе. Ты же сам согласился с его назначением.

- Я не об этом. – Махнул нетерпеливо рукой король. – Он сторонник Реформации?

- Он праведный католик, но никаких активных противодействий не предпринимает. Напротив, до его назначения финским студентам-богословам дорога для обучения в Германии была закрыта. Ныне же они все отбыли в Виттенберг. Это принесет свои плоды.

- То есть, ты считаешь, что менять его нет смысла?

- Да! – твердо ответил Петерссон.

- Так и поступим. – тряхнул бородой Густав. – И еще! Опять нужны деньги для Любека. Распорядись еще раз от моего имени взять сколько нужно от монастырей. Не увеличивать же снова налоги. Хватит мне двух мятежей среди когда-то самых преданных мне далекарлийцев.

- Не вини во всем крестьян, Густав. – покачал головой Петерссон. – Если б не шведская знать, стали бы они восставать. Ну покричали бы, разбили пару физиономий наиболее рьяным сборщикам налогов, на этом все бы и закончилось.