Проклятие Шалиона

– А… – Палли широко улыбнулся. – Позволь представить: мои кузены Ферда и Фойкс ди Гьюра. Они прибыли со мной из Паллиара. Ферда – помощник моего шталмейстера, а его младший брат Фойкс… э-э… мы держим его для поднятия тяжестей. Поклонитесь кастиллару, мальчики.

Тот, что был пониже и поплотнее, по-детски широко улыбнулся, и оба брата вежливо и изящно поклонились. У них с Палли были общие фамильные черты – строгие, четкие линии челюстей и яркие карие глаза. Ферда был среднего роста, жилистый – настоящий всадник; ноги у него уже были кривоваты. Фойкс по сравнению с братом казался коренастым, широким и мускулистым. Оба выглядели настоящими сельскими лордами – здоровые, веселые и простодушные. И пугающе юные. Однако слово «кузены», слетевшее с губ Палли, ответило на молчаливый вопрос Кэсерила.

Братья двинулись вслед за Кэсерилом и Палли, когда те вышли из ворот Зангра и направились в Кардегосс. Сколь юны они ни были, но глаза их внимательно следили за всем происходившим вокруг, а рукояти мечей словно ненароком выглядывали из-под плащей. Кэсерил обрадовался, что Палли не разгуливает без сопровождения по улицам Кардегосса даже в такой яркий зимний полдень. Он напрягся, проходя мимо каменных стен дворца ди Джиронала, но из-за обитой железом двери не показался ни один вооруженный головорез, чтобы воспрепятствовать их движению. И по дороге на храмовую площадь самая большая компания, которая им встретилась, состояла из трех служанок. Девушки улыбнулись мужчинам в форме ордена Дочери, захихикали и зашептались между собой. Это слегка встревожило братьев ди Гьюра, или, по крайней мере, заставило их решительнее зашагать прочь.

Огромное здание дома Дочери вытянулось вдоль одной из сторон пятиугольной храмовой площади. Главные ворота предназначались для входа женщин и девушек, составлявших большую часть служителей, священников и дедикатов Дочери. Мужчины ее священного военного ордена пользовались отдельным входом, зданием и конюшней для курьерских лошадей. Коридоры в военном штабе были холодными, несмотря на горящие повсюду свечи и лампы и изобилие на стенах разнообразных ковров и гобеленов, старательно вытканных благородными дамами Шалиона. Кэсерил двинулся было в главный зал, но Палли повел его по другому коридору и вверх по лестнице.

– Вы не собираетесь в зале лордов-дедикатов? – удивился Кэсерил.

Палли покачал головой.

– Он слишком холодный, слишком большой и слишком пустой. Чувствуешь себя абсолютно незащищенным. Для таких закрытых заседаний и обсуждений мы выбрали комнату, где чувствуем себя сильными. Да и ноги там не мерзнут.

Палли оставил братьев ди Гьюра в коридоре наслаждаться яркими красками гобелена, на котором была изображена сцена из легенды о деве и кувшине воды – дева и богиня были весьма соблазнительны, – и провел Кэсерила мимо двух гвардейцев Дочери, пристально посмотревших в их лица и отсалютовавших Палли, в двойные двери, украшенные резными перевитыми лозами. В комнате за длинным столом сидели около двух дюжин мужчин. Здесь было довольно тесно, но тепло, а главное, как подумал Кэсерил, – достаточно приватно. В дополнение к хорошим восковым свечам свет проникал в комнату сквозь украшенное витражом окно, где любимые весенние цветы леди не сдавались зимней стуже.

Коллеги Палли – лорды-дедикаты в сине-белых ярких одеждах сидели за столом. Среди них были и совсем молодые, и седобородые, и богатые, и не очень, но всех объединяло серьезное выражение лиц. Провинкар Джеррина, высокородный лорд Шалиона, сидел во главе стола, у окна. Кэсерил с интересом подумал, как много среди присутствующих шпионов или просто несдержанных на язык людей. Их было слишком много для успешного сохранения тайны, несмотря на все принятые предосторожности. «Леди, направь их к мудрости».

Палли поклонился и сказал:

– Милорды, это кастиллар ди Кэсерил, который был моим командиром и комендантом крепости во время осады Готоргета. Он пришел свидетельствовать перед вами.

Палли занял пустовавший стул, а Кэсерил остался стоять. Другой лорд-дедикат привел его к присяге: говорить только правду во имя богини. Кэсерил особо рьяно и искренне повторил: «И пусть ее руки держат меня и не отпускают».