— Тогда сожжём, — не унимались недруги красавицы.
— Это ж возни столько… А дрова, а верёвки… — отбивались самые ленивые. — И кто-нибудь обязательно донесёт. Тогда уж братия точно не похвалит.
Так и не договорились. А тут приключилась история с чужаком из леса.
Никто не знал, кто он такой, и откуда взялся. После прихода таинственного гостя в деревню, о нём не подозревали ещё целый месяц. Васса так надежно спрятала его в хлеву — среди коров и свиней, — что эта тайна продержалась бы и до осенних заморозков. Но ведьмино лечение подействовало раньше, и незваный гость на своих двоих выбрался из сарая и отправился на разговор с главой семейства. Беседа та произвела на Герасима столь сильное впечатление, что на следующий день за обеденным столом после молитвы он многозначительно откашлялся и пообещал:
— Прибью любого, кто станет болтать.
И почесал свой огромный кулак.
Вообще, в деревне постоянно кого-нибудь прятали — беглых крепостных, солдат-дезертиров, воров всех мастей. Так что угрозу Герасима всерьёз никто не воспринял, да и сам незнакомец не особо скрывался. Через пару недель он оставил хозяину несколько медяков, прижал к себе Вассу, поцеловал (бесстыдник), и исчез в утренней дымке за околицей. Пришёл ниоткуда, и ушел в никуда — словно призрак. Даже имени своего не оставил.
Весь день Васса не находила себе места, а вечером помчалась к оврагу и вытащила из высокой травы тело чужака с арбалетным болтом в груди. Кто (и зачем) напал на чужака? Почему нападение произошло в том месте, где его никто не знал и где у него не было врагов? Васса так не получила ответы на эти вопросы. Пришелец был ещё жив, но от потери крови не мог говорить, и вообще мало чего мог. Болт после долгих мучений вытащили, и ведьма как-то сумела удержать незнакомца между жизнью и смертью. Но он всё равно был очень и очень плох.
Герасим выделил тяжело раненому отельный угол в избе, в который не совались даже дети. Незнакомец оставался без памяти, но от него тянуло такой невероятной силищей, что домашних просто трясло от страха. Этот страх и спас Вассу от расправы, когда к Рождеству её фигура неожиданно округлилась. Медяки незнакомца той зимой спасли семью от лютого голода, поэтому… В общем беременную девку называли шлюхой всего по пять раз на дню (не больше). Однако по мере роста живота скотницы, силы её немощного приятеля стремительно таяли. Васса ходила с опухшими глазами, но поделать ничего не могла. Хотя, казалось бы, где оно — хвалёное ведьмино чародейство.
На вербное воскресенье раб божий преставился. В деревне были уверены, что он — слуга Преисподней, и направился в адский ад прямиком со смертного одра. От этого всем стало как-то легче. Крестьяне вознесли благодарственные молитвы, плакала только Васса. Но тоже недолго.
На вербное воскресенье раба божия разрешилась от бремени здоровым мальчиком, которого домочадцы Герасима тут же хотели удавить или утопить. Но не смогли договориться, какой именно способ детоубийства в данном случае уместнее.
А потом в деревне начались такие дела, что стало не до ведьмы. То есть около клети Вассы постоянно шатались чужие мужики, особенно по пьяни. Но ведьма так горевала по мёртвому отцу своего отродья и так разрывалась между младенцем и хозяйством, что даже пьяные быстро понимали — здесь им ничего не обломится.
— Может все-таки сожжём? — протрезвев, кричали неслучившиеся полюбовники на деревенском сходе. — Бог с ней, с братией. Наврём что-нибудь.
— А зачем? Она глаз не мозолит, на улице почти не бывает, — кричали в ответ. — Нехристьянское это дело — жечь.
— Может просто покалечим? Лицо порежем или чего ещё? — наседали полюбовники.
— А вы про семь духов помните? — не уступали умные. — И может в ней не семь, а двадцать семь антихристов? На всех вас как раз хватит!
Вообще Васса, несмотря на выдающуюся внешность, была очень тихим и даже забитым созданием. Было очень сложно представить двадцать семь бесов, сидящих в её высоком и стройном (даже после) родов теле.
Исключительно приворот — объяснили деревенские связь загадочного незнакомца с тихой ведьмой. Ну, или их со слугой Преисподней тёмные души просто нашли друг друга, ибо подобное тянется к подобному.
— Чаво тогда с дитём? Надо отобрать, и хотя бы крестить выродка. Она ж сама в церковь не ходит, — продолжал беспокоиться деревенский сход.
— Вы что! А если всё-таки решим жечь, их же тогда вместе надо того… — возникла у соседей новая мысль. — А некрещённого жечь — греха меньше.
— Точно! Только давайте сожжём их позже. А сейчас не до них.
И крестьяне, как обычно, не сумев ни о чём договориться, разбрелись по своим делам.
* * *