Проклятие Синь-камня: книжка о потерянной любви

Святой отец ослабил хватку. А Мартин, едва не ставший утопленником, в панике выскочил на мостки, отфыркиваясь и отплёвываясь. С волос стекали ледяные струи, лицо было перекошено. На мостках сидел улыбающийся Митрий и протягивал новообращенному нить с крестиком. Символ веры выглядел необычно. Небольшой, он был сделан из прочного дерева, одна из горизонтальных перекладин — длинная, а две другие очень короткие. Мартин рассматривал его, обтираясь и стуча зубами.

— Надевай, не бойся. Он наш, православный, не латинян, — успокоил мальчика монах и облизал свои губы. — Поверь мне, святоше.

— А что здесь написано? — мальчик указал на верхнее перекрестие.

— «Ставру икон», что по-гречески означает «образ креста», — отвечал отшельник. — Я же говорю — надо учиться читать.

— А если кто спросит, почему крест такой?

— Он не для того, чтобы хвастаться. Никогда не показывай его чужим. А спросят — скажешь: Господь послал…

— А остальное мне не ведомо?

— Не ведомо и не знаемо. Но верь, что он тебе ещё послужит. Где у тебя должна быть вера? В сердце. У сердца крест и храни.

Нить скользнула по мокрому телу, а груди коснулось тёплое дерево. И Мартин вдруг понял, что темп крови в жилах не стихает, сердце бьётся быстрее прежнего. Что мир вокруг словно приобрёл новые оттенки, и в голове прояснилось. Преображение было просто чудесным, и совсем не напоминало бодрость после купания в холодной воде. Мартин стал другим. А не прошло и двух недель, как некогда затюканный мальчик из хлева научился читать.

* * *

Дед Герасим прямо просветлел, когда скотница с сыном вернулись из леса и вручили своему хозяину ответную котомку отца Митрия. И тут же велел в следующее воскресенье готовиться к новой экспедиции в скит. А потом Васса с Мартином начали таскать странные передачки каждую неделю, и это продолжалась почти до Покрова.

Герасим мог бы легко отправить в лес любого из многочисленных сыновей и внуков, но почему-то предпочитал ведьмину службу. Он даже имя своей вскормленницы теперь стал произносить с особым смаком: «Васца». Взглянуть на то, что лежит в котомках, очень хотелось. Но это выглядело бы нечестно по отношению к монаху, который был необыкновенно добр к мальчику с матерью. И вообще: кто умножает знания — умножает скорбь.

В скиту Мартин запоем читал — книги у монаха были в основном по богословию и схоластике, а также по излечению болезней. Но это мальчика не беспокоило. Пока мать обстирывала Митрия в ледяном ручье, пока они вместе ходили по травы — всё же Васса оставалась ведьмой, и кое-что понимала в знахарском деле… На эти долгие часы мальчик выпадал из реальности.

Только однажды его вернул в мир задорный женский смех. Мартин в недоумении отложил книгу и выглянул из-за дерева, у которого сидел. Васса и Митрий возвращались из чащи, и мать заливисто хохотала. Оказывается, она умела смеяться! И монах в полной мере разделял это веселье. Его и без того красное лицо покраснело ещё сильнее. А борода сменила окрас с рыжего на фиолетовый. Однако отшельник и так почти всегда был в хорошем настроении. Но мать!..

Когда пошли грибы и ягоды, взрослые всё-таки вытащили Мартина из-за книг. Однажды они наткнулись на необыкновенно грибное место. Стоял сухой и тёплый сентябрь — бабье лето. Солнце из последних сил било свозь остатки листьев, испаряя лужи на шляпках грибов. Радуга расчёсывала паутины и мхи. Большой короб заполнился грибами мгновенно, но Митрия охватил такой азарт собирательства, что он, не помня себя, скинул рубаху, которую носил по воскресеньям вместо рясы, и принялся набивать её лесными дарами.

Солнце снова прокололо кроны, осветив спину монаха, и Мартин с удивлением обнаружил на ней четыре огромных чёрных клейма: «В.О.Р.Ъ». Мальчик уже открыл рот, чтобы спросить, но это время в подлеске яростно затрещало и захлюпало, птицы рванули в разные стороны, и к грибнице вышел огромный бурый медведь. Вокруг зверя роилось облако мошкары, а сам он источал невероятное зловоние. Мать сказала: «Ой!», и схватила сына под локоть. Ну, а отшельник просто повернулся к зверю и махнул: «Иди!». И князь леса, втянув ноздрями воздух, спокойно развернулся, и с тем же неимоверным хрустом принялся поламывать дорогу обратно в чащу.

Воистину, святоша был полон сюрпризов.

— Отец Митрий, а почему ведмедя величают именно так, — спросил парень совсем не то, что хотел спросить. — Это же «тот, кто ест мёд». Как его имя на самом деле?

— Есть легенда про Бера и Гада, — отвечал монах. — Вроде бы раньше это были два могучих демона — суть одно и тоже, но в разных воплощениях. Называть их настоящими именами запрещалось — иначе они могли украсть душу. Поэтому говорили иносказательно — «любитель мёда» и «ползающий по земле». Получалось «ведмед» и «змей». А потом явился апостол Пётр, и за все злодеяния обратил демонов в камни. Медведи и змеи стали обычными лесными обитателями, только сохранили странные имена.

— Это всё правда? Так было на самом деле? — с ужасом спросил мальчик.