Проклятие Синь-камня: книжка о потерянной любви

— Ну, это совсем просто, — взялся объяснять старец. — Тебе всего-то надо приручить свой гнев и свою радость. Это быстро достигается тренировками с дыханием и памятью. Контролируй сердцебиение, слушай свою кровь. И будь готов в любой момент либо рассвирепеть, либо ощутить неизбывное счастье. А остальное сделает твой талант. Главное — его обуздать.

— А мы можем сначала заехать в Питербурх? Мне там надо срочно выручить одного человека, — попытался торговаться Мартин.

— К сожалению, нет. В Питербурх пускают по особому пропуску. Друзья Митрия могли бы его тебе справить, но наше дело не терпит отлагательств. Тебя очень ждут в Москве, двор сейчас там. Кстати, в Москву тоже не въехать без пропуска. Но у наших друзей, как ты понимаешь, есть свои «каналы».

Юноша вздрогнул от этого слова. И, вспомнив зарайские события, решил разрядить висящее в кибитке напряжение. Подозрительность со стороны Изота сейчас могла только навредить.

— Я надеюсь, вы говорили про те же чувственные «каналы», что и несчастной «невдовой вдове»? — поддел старца Мартин.

— Точно — о них, — улыбнулся Изот, и немного расслабился.

* * *

Как получилось, что на судьбу человека столь сильно влияет его происхождение, его кровь? Почему люди придают этому такое больше значение, словно речь не о красной тягучей водице, а о необычайно значимом? Более важном, чем ум или доброта, честность или трудолюбие. Почему изгиб бровей, смазливость лица, форма ног (и на что там ещё влияют родственные связи) ставятся выше? Выше способностей человека и его воспитания.

Это можно понять, если речь о царственных особах, у которых водица не красная, а голубая. Вроде бы люди давно договорились, что власть лучше передавать по наследству — от одной голубой крови к другой. Могли бы передавать тем, у кого выше лоб или у кого длиннее уд. Но сошлись на цвете крови. Тоже не самое умное решение, но хоть что-то. Ведь когда власть у того, кто сильнее физически или складнее врёт, это приводит к бесконечному боданию вождей со всеми, кто почуял в себе удаль. Как в стаде между баранами.

Но вот если ты не князь, и кость у тебя не белая… Есть ли тогда разница, какого сословия или какого племени твой предок? К примеру, он был мордовский крестьянин, принявший христианскую веру и русский язык. Через два-три поколения он не отличается от потомка славян — и по образу жизни, и по ходу мыслей. Имеет ли тогда значение, каких он кровей и какой масти его волосы? Он — такая же песчинка нашего народа как любой, почитающий родными русское слово и веру. Именно слово, а не кровь здесь главные.

Мартину хотелось верить, что его собственная буйная водица не ставит его над другими людьми. Пусть в ней и есть княжеские отливы. Хотелось, чтобы его способности оказались такими же как, к примеру, у других — леворукость, способность заворачивать язык в трубочку и желание кушать козявки. Это ведь тоже наследство предков. И его таланты, в общем то, ничем не лучше. Быть может — реже. Но вот зелёные зрачки с черной каймой — тоже очень редки… От этого воспоминания резануло в груди.

Мартин не испытывал иллюзий по поводу того, что «друзья» Изота и Митрия, замышляющие дворцовый переворот, станут считаться с его желаниями. Они видели в нём замену отцу. Юноша знал наперёд, что сейчас его примутся «спасать» от виселицы за соучастие в убийстве Глаши и Юды. Хотя никакого соучастия не было. Потом ему предложат денег. Потом напомнят, что он — приписной фабричный крестьянин, и его легко продать, или сдать в рекруты. И что с подобными першпективами работа наёмным убийцей — недурное в общем-то занятие…

За этим тяжкими думами они пересекли на пароме Оку, затем мимо снова мимо начали проплывать леса, Москва приближалась. Пора было что-то предпринимать.

* * *

После Куровского дорогу накрыл беспросветный дождь. Колея размокла, под копытами лошадей хлюпало. Изот велел править к Вохне, потому что хотел заехать в Москву с восточный стороны — видимо именно там находились «каналы». Но вскоре кибитка стала вязнуть буквально на каждом шагу.

В редкие моменты, когда они двигались, повозка обогнала отряд рекрутов. Те плелись, словно толпа арестантов — душ сто, мокрые, грязные, измождённые, в обносках. Несколько конвойных в таких же испачканных кафтанах пытались понукать, но тоже без особого рвения. Сержант орал в пустоту что-то про батюшку-емператора. Обер-офицера при них не было.

Иногда кто-то из рекрутов падал. Товарищи бросались его поднимать, караульные лупили воздух розгами, сержант снова орал. Мартин увидел, как один упавший рекрут не поднялся. Видимо, был совсем плох. Его оттащили на обочину, и бросили, даже не попытавшись похоронить. Отряд продолжил мучительное движение, не останавливаясь ради упокойника. Куда бы они ни шли, было понятно: дойдут очень многие.

Кибитка беглецов, проехав ещё немного, опять застряла. Мартину с Изотом пришлось вылезать под дождь и выталкивать своё транспортное средство. Когда дело было сделано, их нагнал авангард рекрутов. Впереди чавкал башмаками сержант.