Проклятие Синь-камня: книжка о потерянной любви

— Уважаемый, Богом тебя молю и блаженным Савелием, — Засухин не хотел вдаваться в мотивы крестьянина, поскольку опасность ещё не миновала. — Доведи меня огородами до вашей церкви — схорониться. Потому как, ежели я двинусь улицами, обязательно нарвусь или на ваших извергов, или на пьяных драгун. И мне всё одно — погибель.

— Ладно, доведу, — пообещал Харлам. — Только сто рублёв с тебя за спасение. Шучу… Хватит и рубля серебром.

* * *

Как только двинулись по задним дворам «спасатель» спросил:

— А ты знаешь, что этот твой Савелий — наш, из пичаевских.

К своему серебряному рублю проводник явно хотел ещё и поболтать. Разумеется, Захар знал. В своё время, когда его матушка проведала от племянников, что этот блаженный — из Пичаева, она им с братом всю плешь поела: «Свозите меня на благословение в Козловский монастырь, да свозите». Пришлось ехать. Старшие братья — он и Назарка — в ту пору были уже взрослыми, а младшему Никифорке только лет десять исполнилось. Что делать — отправились все вместе в дорогу.

Уже в Козлове выяснилось, что этот самый старец взрослых не принимает, только детей. Дескать когда-то к нему под видом паломников заявились разбойники, чуть его не похитившие. С тех пор помогает с Господним благословением только малым ребяткам. Отправили Никифорку — не зря же приехали. Оказалось — взрослым можно смотреть издалека. К самому Савелию не пускали, но всё происходящее у монастырских стен было как на ладони. Наверное, монахи специально так сделали, чтобы родители не беспокоились за своих чад.

Вывели блаженного. Он выглядел необыкновенно дряхлым, лет семидесяти, не меньше. Высокий, но сгорбленный и хромой, в чёрной рясе и чёрном клобуке. И главное — совершенно слепой, с тёмной повязкой на глазах. И даже под этой тряпкой было видно, как изувечено его лицо. Мрачность в одежде вместе с всклоченной бородой делали его похожим на какую-то неопрятную кляксу, хотя и пышущую невиданной силой.

Савелия вели под руки два послушника. Говорили, что он очень давно не творил никаких чудес, просто желал детям Божеских милостей. Тем не менее, страждущих получить от него благословление не убывало. Потому что слухи твердили: в молодости сей блаженный творил такие дела, что Синод, опасаясь, как бы народ не обрадовался чересчур сильно, поскорее заточил его в монастырь, и на всякий случай — ещё и ослепил. В общем чудотворец он был знатный, только сейчас — немощный и потерянный.

Добравшись до детей, блаженный отпустил руки поводырей и начал двигаться вдоль юных паломников, тяжело опираясь на клюку. Каждому что-то говорил, осенял ребёнка крестным знамением и шёл дальше. Руки целовать себе не давал, громко (так, что слыхали и в толпе взрослых) приговаривая: «Поцелуйте лучше своих матерей». Так он добрёл до Никифорки. Добрёл и слегка запнулся. Послушники было бросились на помощь, но Савелий унял накатившую дрожь в ногах, перекрестил Засухина-младшего, и отправился дальше.

Захар мельком взглянул на матушку, полагая, что она, наконец-то, должна быть довольна. Но та стояла с распахнутыми, полными слёз глазами, а её подбородок беззвучно трясся. Рядом в голос рыдала какая-то чернобровая баба. «Женщины, — подумал земской служитель. — Никогда не поймёшь, когда они обрадуются, а когда впадут в истерику. И что здесь такого печального? Блаженный как блаженный — таких по нашим монастырям сотни».

Оказало ли то паломничество влияние на здоровье Никифорки? Сложно сказать, поскольку и до того он в общем-то не жаловался. Единственное, мальчик поначалу был очень маленьким — в десять лет ему давали дай бог шесть. А после благословения у святого отца принялся стремительно расти, и сейчас он на голову выше старших братьев. Но данное «чудо» могло оказаться простым совпадением. Хотя козловская поездка запала в душу всей семье. Приговорка про «блаженного Савелия» — именно оттуда, у всех братьев до сих пор такая традиция.

Матушка потом всё время интересовалась у бывавших в Козлове, как там немощный монах. Да только «чудотворец» вскоре отправился на небеса. Ну, а дальше о нём быстро забыли. Конечно, рассказывали какие-то байки в самом Козлове, в Пичаеве и ещё в нескольких сёлах. Но держать добрые дела в памяти, к сожалению, слишком тяжко для нашего люда. Мы больше по войнам, да по жестоким правителям.

* * *

— А знаешь ли ты, — не сдавался Харлам Григорьев, — Что у Савелия в нашем селе дщерь незаконнорожденная?

— Нет, никогда не слыхал, — искренне удивился Засухин. — Моя матушка чуть ли не житие этого блаженного составила, а про дочь не говорила. Сам то святой отец о ней знал?

— Говорят, ему сказали только перед смертью, и он в ответ пробурчал что-то вроде: «Дар не даст нам исчезнуть». Ты понимаешь, что это значит? Нет? Вот и я не понимаю. Совсем на старости, видимо, сдвинулся святоша.

— А как с дочерью получилось? — продолжал недоумевать Захар. — Он же блаженный, и тут вдруг — ребёнок в блуде.