Проклятие Слизерина

Все трое тяжело вздохнули, посидели в тишине, потом Элджи пробормотал:

— Сенектус говорит, что еще тогда предлагал помощь, а Том все равно отказался. Сказал, будто сам все разгадает.

— Скорей бы уж, – буркнул Антонин.

Опять повздыхали, но немилосердная дверь ванной так и не открылась. Ни звука, ни шороха, ни намека…

Несколько раз в спальню заходил О’Бэксли, косил назойливо–любопытным глазом на запертую дверь, мимоходом интересовался самочувствием Тома. Уж больно странно ведет себя после выписки из Больничного крыла. Одного тяжелого взгляда Августуса хватало прервать такие разговоры, и О’Бэксли тихо, словно ночные тени перед рассветом, исчезал.

Августус бормотал под нос грубое, затем вновь принимался отвлекать друзей от бесполезного уныния, грозил, а порой и упрашивал, но все без толку. А через пару часов и его терпение иссякло, на ванную поглядывал с негодованием и раздражением: сколько можно томить их в неведении?

Том вышел ровно тогда, когда уже никто этого не ждал: ни минутой раньше, ни минутой позже. Не замечая ничего вокруг, с немалой стопой книг миновал Антонина и Элджи, приблизился к своей кровати. Все еще в задумчивом состоянии положил книги на крышку сундука, машинально запустил пятерню в волосы, как бы припоминая, что же еще забыл сделать, что упустил из виду? Только потом повернулся, глаза наткнулись на обращенные к нему вопрошающие взгляды, удивленно вздернул брови.

— Что?

Антонин фыркнул разочарованно и отвернулся: такой наглости он не ожидал, вынул из‑под кровати чемодан для сборов. Элджи с неохотой сполз с кровати Антонина, двинулся к платяному шкафу, глаза оставались тоскливыми, как у обманутой собаки. Августус задумчиво смотрел в окно, лицо спокойное, но напряжение в голосе выдало неуверенность.

— Вот и рождественские каникулы… Элджи и Сенектус будут справлять их у родственников в Европе. Антонин и я – по домам с семьями…

— Я останусь в Хогвартсе, – ответил Том на невысказанный вопрос.

Антонин поднял голову.

— Почему?

— У меня еще дела здесь, – проговорил Том непонятно. – Не хочу оставлять не завершенными. Кстати о сборах, Антонин, ты мне фонарик вернул?

Антонин в великом негодовании развел руками, так будто с него снимали последнюю рубаху.

— Ну, Том…

— Ничего не знаю! – отрезал Том. – Чтоб через пять минут фонарик лежал на моей кровати, иначе Сенектус узнает о содержимом твоего чемодана.

Он вновь направился в ванную, чтобы забрать оставшиеся книги и пергамент: там слишком сыро, долго не пролежат.

— Мне и минуты хватит, – буркнул Антонин, полез под кровать.

Том склонился над книгами, стал аккуратно укладывать в стопу, под пальцы скользнул лист с английским вариантом первой печати. Колени сами подогнулись, Том сел, заворожено читая знакомые слова, уже и позабыл, зачем вернулся.

Шифр не так сложен, как показалось ему в первый раз. Под витиеватыми эпитетами сокрыта одна лишь фраза, но чтобы ее прочесть, нужно верно разгадать слова, что ее составляют. Поскольку в тексте печати присутствовало семь совершенно не связанных между собой частей, Том почти сразу определил, что фраза состоит из семи слов, и каждое из них зашифровано следующим образом:

Первое слово: «Не страшись, услышав волка песню, посвященную луне…»

Второе слово: «…и я, умолчав последний слог, вознагражу тебя почетным званием, которое другим передается по наследству.»

Третье слово: «Опасайся участи тех трех старших из пятидесяти сестер, что в подземном мире обречены вечно наполнять водой бездонную бочку.»

Четвертое слово: «И только, когда упадет первая иголка с вечнозеленой родственницы сосны и пихты…»

Пятое слово: «…и явятся три предвестника костлявой…»

Шестое слово: «Я ем. Он ест. Мы едим. Они едят. А ты?»

Седьмое слово: «…тогда сложи десять сотен и вычти последние четыре, и получишь подсказку.»

Теперь, как нелегкую мозаику, требовалось разгадать каждое слово, огранить, будто молодой алмаз, приставить гранями к другим словам, чтоб подошли и открыли свой рисунок.

Рука сама потянулась за пером и чистым листом пергамента, Том размышлял, до крови терзал нижнюю губу укусами, а затем выводил закорючки, бесчисленное множество. Некоторые осколки мозаики удалось подобрать… по крайней мере, Тому хотелось думать, что они подобраны верно. Но отчего‑то прочие не желали подходить, и общий рисунок размывался, очертания стирались. Много раз Тому казалось, что вот он уже совсем близко к разгадке, однако контуры отгадки расплывались, перед глазами упорно возникал лист желтоватого пергамента, запачканный кляксами и короткими словами.