– Приходи, приходи, – рычали братья, – мы отрежем тебе не только уши – и язык.
В то время как господин Люк срывал свое смутное недовольство жизнью на торговцах и девицах города и его окрестностей, мэтр Нострадамус и найденыш сидели взаперти в подаренном муниципалитетом доме, да так укромно, что даже человек, пожелавший установить наблюдение за этим жилищем, навряд ли мог бы определить их распорядок дня. Мэтр не покидал своего кабинета, погруженный полностью в работу по расстановке своей огромной библиотеки. Кассандр находился в садовом домике, и чем он там занимается, его новый господин не представлял себе ни в малейшей степени. Книг он не просил, ибо не умел читать, свечей тоже не требовал, ибо ему все равно было – темно в помещении или светло. Еды ему хватало той, что стряпал ленивый Люк и относил к дверям его садового узилища один раз в сутки вместе с кувшином самого дешевого вина.
В общем, Люк очень преувеличивал, представляя себе, что после его ухода на городскую прогулку мэтр и подкидыш воркуют как голубки весь день напролет.
Обычно Нострадамус был счастлив в окружении своих книг. Даже в те дни, когда жуткая эпидемия пожирала его супругу и чад, он успокаивал себя перелистыванием страниц старинных фолиантов, находя в их драгоценной пыли хотя бы частичное успокоение и объяснение смысла бедствий. Теперь же мэтр был снедаем незнакомым чувством. Ему было не по себе. Душа раздваивалась под воздействием двух разных потребностей. Ему страстно хотелось распрашивать и распрашивать Кассандра, составляя карты будущего, с другой стороны, он всякий раз себя одергивал, стыдя за то, что готов пойти на поводу у ненормального парня, сочинителя банальных сказаний. Чего только стоят эти девятнадцать земных лун перед концом света!
Но, однако же, он сам взял на себя общественную обязанность разобраться с этим «чудом». Мэтр не собирался отказываться от выполнения научного расследования. Но положил себе так: приступить к делу только после того, как придет известие из Пасти относительно предсказанного Кассандром чудовищного града. Это будет опыт, поставленный им лично, его результатам можно будет доверять. А пока можно заняться сплетением теоретической сети, для улавливания рассеянных, несообразных знаний юнца Кассандра. Для чего мэтр начал с перечитывания книги, которую и так знал практически наизусть – Откровения Иоанна Богослова. А вслед за тем многочисленных ее толкований.
Прошло несколько дней.
Спешку Нострадамус считал унизительной для подлинного ученого.
Но и чрезмерное промедление иссушает научную душу.
По его расчетам, градовая гроза над Пасти должна была разразиться позавчерашним вечером. Если всадник с известьем к капитану будет послан сразу же вслед за событием, то замка де Лувертюр он достигнет где-нибудь к сегодняшней полуночи. Или, в самом худшем случае, к рассвету, это при особой нерадивости слуг в капитанском имении.
И до роковых родов останется всего два дня. Хватит ли два дня для завершения всех дел с Кассандром? Может быть, имеет смысл начать прямо сейчас? Негодные, сказочные рукописи можно будет потом сжечь, если история с градом окажется выдумкой.
Нет, несмотря на всю разумность такого взгляда, Нострадамус отверг его. Ему казалось это предательством избранного принципа. Нельзя великое дело вершить, мухлюя в мелочах.
Для связи с замком у мэтра был только один человек, все тот же гонорливый господин Люк. Он наведывался в громадную усадьбу де Лувертюр по своим тайным тропам, завел, как можно было понять, приятелей и приятельниц среди тамошней обслуги. В случае поступления известий из Пасти ему должны были дать знать об этом немедленно. Услуги его обходились все дороже, он капризничал, как примадонна, но ни к чьим другим теперь уж не прибегнешь. Так что Нострадамус приготовил уже не серебро, а золото, монету с профилем спасаемого Богом великого государя Франциска I, и засел в кресло в книжный развал посреди мрачного своего кабинета.
Но Люк не шел.
И чтение не шло.
Шла гроза! Это сообщало ожиданию дополнительное, тревожное волнение. Здесь над Эксом возникло бурное явление природы, и в этом можно было усмотреть при желании перекличку с другим природным явлением, там над Пасти.
Как бы заразившись жизнью от воображаемых молний Божьего гнева, проносившихся по страницам очередного толкования Апокалипсиса, что Нострадамус держал распахнутым на своих коричневых шерстяных коленях, ожили реальные природные огненные зигзаги меж лбами облаков на темно-синем, а потом и сине-черном небе.
Люк где-то пропадал, но навряд ли промокал и пропадал со страху, как Кассандр в своей убогой сторожке. Пусть крыша там и исправна на вид, но достаточно ли исправна эта огромная юная голова, чтобы снести эти жуткие небесные грохоты, дождевые струи толщиною в коровью веревку? Нострадамусу казалось, что он слышит его голодную дрожь там на топчане, в углу затапливаемого сада.
Люк, Люк, где ты, негодный Люк!