Рыбацкую таверну окружали захудалые полуразрушенные домишки. Ветхие деревянные строения ютились на узкой полоске суши, зажатой между тёмной рекой и чёрными топкими болотами. Дохода от обитателей домишек не хватило бы даже на приличное содержание трактирщице, не говоря уж о преуспевании бизнеса. Но таверна процветала, несмотря на изолированное расположение — хотя казалось бы, кроме пиявок и комаров в этом заброшенном месте процветать ничего не могло. Именно уединённость таверны и привлекала сюда клиентов определённого типа. Заблудившиеся странники, ловцы угрей, птицеловы и лодочники, сборщики камыша и осоки — все были рады зайти в таверну при свете дня, когда занимались своим ремеслом в сырости и одиночестве где-то неподалёку.
Однако ночью, когда тёмные углы и потайные закоулки дают радушный приют тем, кто не желает показать своё лицо, в таверну сходились совсем иные гости. В дневное время таверна была хорошо заметна, но Раф всегда удивлялся — по ночам она словно растворялась в темноте. Контуры дома скрывали камыши, свет внутри горел так тускло и слабо, что несмотря на потрескавшиеся и побитые непогодой ставни, через тёмные заросли не мелькали даже проблески.
Раф поднял щеколду тяжелой двери и скользнул внутрь. Как обычно, сделав первый вдох, он поперхнулся приторной рыбной вонью дыма, курившегося над горящими морскими птицами, насаженными на штыри в стенах вместо свечей. В туманном маслянистом свете он видел смутные контуры людей, сидевших по двое или трое за столами, слышал их тихое бормотание, но лиц разглядеть не мог, как не видел и собственных ног, тонувших в тени.
Крупная, крепко сложенная женщина поставила на стол бутыль и два кожаных стакана, переваливаясь подошла к Рафу и, притянув его голову к себе, от души поцеловала гладкую щёку.
— Думала, ты совсем нас забыл, — упрекнула она. — Надоел мой пирог с угрём?
— Как может надоесть такой божественный вкус? — Раф крепко обнял её пухлые плечи.
Обвисшая грудь женщины заколыхалась от глубокого искреннего смеха. Рафу нравилось, как она смеётся.
— Вон он, твой друг, — тихонько сказала она. — Уже довольно долго ждёт.
Раф благодарно кивнул, направился к столу, стоявшему в тёмной нише, и сел на узкую скамью. Даже в грязно-жёлтом тусклом свете он узнал сломанный нос и толстые уши Тальбота.
Тальбот поднял взгляд от своего стакана и фыркнул. Вместо приветствия он подтолкнул к Рафу полупустую бутыль эля. Раф подождал, пока служанка поставит перед ним большую порцию пирога с угрём и отойдет подальше. Он не заказывал еду, как и все остальные. В Рыбацкой таверне ели и пили то, что ставят перед ними на стол, и платили за это.
Река и болото были слишком близко для споров, а хозяин таверны, здоровяк, по слухам, в четырнадцать лет до смерти забивший собственного отца за то, что тот слишком часто замахивался на сына плетью. Относительно того, чего заслуживали отец и сын, пострадавшие от рук друг друга, мнения разделились, но в этих краях никто даже не думал доносить об убийстве. А поскольку сам отец владельца таверны гнил где-то в болотной трясине, он был не в том положении, чтобы жаловаться.
Раф наклонился к Тальботу через стол.
— Ты прислал весть, что это важно. Что случилось? Элену не арестовали?
— Нет, она пока в безопасности. Твоё присутствие потребовалось из-за другого дела.
Он не спеша отхлебнул из своего стакана. Судорожно стучавшее сердце Рафа начало успокаиваться. Всю дорогу сюда он так боялся, что Тальбот принесёт ужасные вести о Элене, но она в безопасности, ничего важнее быть не может. Вернувшийся Осборн не отправился сразу же на поиски в Норвич, как боялся Раф. По-правде говоря, Осборн, поглощённый своими проблемами, казался удивительно равнодушным к убийству Рауля. И с каждым днём казалось всё менее вероятным, что люди шерифа вообще найдут убийцу.
Тальбот поставил стакан, вытер рот обратной стороной ладони.
— Я получил весть, что груз, который ты отправлял на корабле, благополучно прибыл на место.
— Это хорошо, — рассеянно сказал Раф, по-прежнему занятый мыслями об Элене и Рауле.
— Хотя, если бы я знал, кто он — взял бы двойную цену.
Раф ухмыльнулся. Следовало догадаться — Тальбот разнюхал, что тот человек — священник. Честно говоря, если бы речь шла только о жизни священника, Рафа мало волновало бы, добрался тот до Франции или нет, однако оставалась опасность — если схватят, он может начать говорить. Раф знал — этому коротышке достаточно показать раскалённое железо, и священник назовёт все известные ему имена. Он объявит заговорщицей даже Пресвятую Деву, если решит, что это спасёт его от боли.
— Возможно, всё не так хорошо, как ты думаешь, — сказал Тальбот. — Мне кажется, этот неблагодарный ублюдок по какой-то причине затаил на тебя обиду. Дело в том, — Тальбот придвинулся ближе и понизил голос, — что есть ещё один груз, который нужно переправить, и наш друг настаивает, чтобы ты лично позаботился об этом.
— Говори яснее, приятель, — нахмурился Раф.