Проклятое сердце (ЛП)

Меня трясет от ярости, я ничего не могу с собой поделать.

У этого сумасшедшего Симона. Он хочет застрелить ее прямо у меня на глазах завтра утром.

— Кто-то собирается причинить маме боль? — шепчет Генри.

— Нет! — говорю я ему. — Никто не навредит ей. Я найду ее и верну обратно. Я обещаю тебе, Генри.

Это первое обещание, которое я ему дал.

Я сдержу его, или умру, пытаясь.

37. Симона

Я лежу на заднем сиденье фургона маляра, мои руки связаны за спиной.

Это крайне неудобно, потому что Дюпон ведет машину неосторожно. Несколько раз, когда он слишком быстро поворачивал, я переворачивалась и врезалась в нишу колес или в стремянку, ведра и сумки, которые он здесь держит.

Он заклеил мне рот скотчем, но я все равно не стала бы с ним разговаривать. Меня достаточно раздражает слушать, как он напевает, пока ведет машину. Его мычание атональное и повторяющееся. Иногда он постукивает по рулю своими длинными пальцами, не совсем в такт.

Здесь воняет краской и прочей химией. Стараюсь дышать медленно и не плакать, потому что, если у меня снова заложит нос, боюсь, что задохнусь с этим скотчем на рту.

Я слышала разговор Дюпона с Данте. Он хотел, чтобы я это услышала.

Это похоже на какую-то больную шутку. Не могу поверить, что он действительно собирается отпустить меня, просто чтобы пристрелить.

Я не понимаю, зачем он это делает. Я не принимала никакого участия в смерти его двоюродного брата. Я вообще была в другой стране в то время.

Хотя, конечно, он похитил меня не поэтому.

Он хочет помучить Данте.

И он думает, что лучший способ это сделать — через меня.

Он не знает, что мы только что поссорились. Слава богу за это. Мое тело дрожит, когда я понимаю, что если бы он знал о ссоре, если бы он знал, о чем мы говорили… он бы похитил Генри вместо меня. Он не знает, что Генри — сын Данте. Это единственное, за что я благодарна прямо сейчас. Единственное, что помогает мне сохранять подобие спокойствия.

На самом деле я не знаю, где Генри… но я должна верить, что он в безопасности, либо с Данте, либо где-то в отеле, и в таком случае он снова найдет дорогу к моим родителям. Где бы он ни был, это лучше, чем задняя часть этого фургона.

Боже, я должна выбраться отсюда. Я не могу позволить этому психопату убить меня. Генри нуждается во мне. Он еще так молод. Он уже потерял Серву, он не может потерять и меня тоже.

Я дико оглядываюсь в поисках чего-нибудь, что я могла бы схватить. Что-то, что можно было бы использовать, чтобы сбежать. Нож, канцелярский нож, что угодно.

Там ничего нет. Только забрызганный краской брезент и спортивные сумки, которые я не могу расстегнуть так, чтобы Дюпон не заметил.

Затем он сворачивает за другой угол, и я слышу дребезжащий звук. Винт, катающийся по голому металлическому полу фургона.

До него трудно дотянуться. Я пытаюсь двигаться в этом направлении по дюйму за раз, чтобы Дюпон не заметил. Мне приходится пятиться к винту, чтобы я могла схватить его руками. Тем временем он снова откатывается в сторону, как раз в тот момент, когда я вот-вот до него дотянулась.

Дюпон начинает возиться с радио. Я пользуюсь возможностью хорошенько оттолкнуться от колеса ногами, отталкиваясь назад в направлении винта. Мои пальцы скользят по нему, онемевшие из-за того, что они были скручены сзади и слишком туго стянуты стяжками. Я хватаю винт, роняю его, затем снова хватаю. Крепко сжимаю его в кулаке, нервно поглядывая на Дюпона, чтобы убедиться, что он ничего не заметил.

Он находит свою станцию и со вздохом удовлетворения откидывается на свое сидение. Билли Джоэл льется из радио, громко и устрашающе жизнерадостно. Дюпон начинает напевать, все еще фальшивя.

Я сжимаю винт между большим и указательным пальцами. Выкручивая руку, насколько это возможно, в пределах стяжки, я медленно и тихо начинаю пилить край пластика.

38. Данте

Я отвожу Генри к себе домой. Мы подъезжаем к старинному викторианскому зданию, окруженному деревьями, которые в основном потеряли свои листья, трава покрыта таким густым слоем снега, что между красными и коричневыми сугробами едва видна зелень.

В темноте дом выглядит жутковато. Старая деревянная отделка потемнела от времени, а освинцованное стекло едва пропускает свет, проникающий изнутри. Все равно здесь включено не так уж много света — только в комнате нашей экономки и комнате моего отца.

— Ты здесь живешь? — нервно спрашивает Генри.

— Да. Как и твой дедушка.

— Дедушка Яфеу? — хмурится он.

— Нет, другой твой дедушка. Его зовут Энцо.

Я въезжаю в подземный гараж. Он пахнет маслом и бензином, которые при определенных обстоятельствах не являются неприятными запахами. По крайней мере, здесь, внизу, ярко освещено и чисто. Неро всегда был аккуратен, если не сказать больше.

Генри оглядывается на все машины и мотоциклы.

— Это все твое? — говорит он.

— В основном моего брата. Ему нравится их чинить. Видишь вон ту? Этой машине шестьдесят лет. Хотя она все еще красива.

— Эта выглядит забавно, — говорит Генри, глядя на мерцающие фары и длину старого Ford T-bird, напоминающую лодку.

— Да, — соглашаюсь я. — Действительно.