Проклятое золото

Он находился уже в полуобморочном состоянии, когда что-то вдруг изменилось: хватка зверя ослабла — и все вокруг завертелось, земля и небо закружились в сумасшедшем вихре, удар следовал за ударом; Конан оторвался от медведя и только тогда понял, что оба они летят с головокружительной высоты в реку.

* * *

Киммериец пришел в чувство на отмели, куда его выбросила река. Он был еле жив от потери крови и холода. С трудом заставив себя приподняться, он ощупал руки и ноги. Кости вроде целы. По-видимому, он опять потерял сознание и река унесла его неизвестно куда. Острова нет и в помине, этих берегов он никогда не видел. Что случилось с медведем, можно только гадать.

Впрочем, какая разница? Ему снова придется начинать все сначала. Только теперь у него нет сил даже для рыбной ловли. Единственное, что ему сейчас остается, — это найти укромное местечко и отлежаться там, пока его раны хоть немного не затянутся. О еде, одежде и оружии он побеспокоится позднее.

Конан огляделся по сторонам. Это место было мало похоже на то, где он был ранее. Ни холмов, ни лужаек, ни подлеска. Вокруг него стояли деревья-вели-каны, чьи кроны терялись в вышине. Темная река медленно струила свои тяжелые воды между крутых девственных берегов. Солнечные лучи едва пробивались сквозь густую листву. На всем лежала печать многовековой древности: казалось что у реки нет конца и нет начала, мощные гладкие стволы уходили в поднебесье, словно колонны величественного храма. Конан постарался путь с себя наваждение, вызванное, скорее всего болезненным состоянием. Таинственность и загадочность леса волновала его не слишком, сейчас ему надо найти какую-нибудь нору, по возможности сухую и поближе к воде, потому что он уже ощущал первые признаки надвигающейся лихорадки.

Еще раз оглядевшись и не заметив ничего угрожающего, Конан двинулся вниз по реке. Ковыляя по узкой галечной полоске вдоль кромки воды, он с удовольствием отметил, что здесь он не оставляет никаких следов. Через некоторое время впереди послышался шум небольшого водопада. Конан приободрился: это было именно то, что нужно, — подняться повыше над уровнем воды, оставаясь в непосредственной к ней близости.

Пройдя еще немного, Конан вышел к широкой мелкой заводи. Падая с высокого уступа, серебристый поток дробил ее зеркальную гладь и вливался далее в реку. Невероятная волшебная картина предстала глазам Конана. Обнаженная юная девушка стояла под сверкающими струями, подняв кверху тонкие руки. Конану она показалась прекрасной. Блики солнца, отраженные от воды, играли на ее гладкой коже. Длинные темные волосы перевивались на узкой спине — девушка стояла отвернувшись от Конана, — почти касаясь упругого изгиба бедер. Грациозно повернувшись, она поставила длинную стройную ногу на камень и принялась обмывать ее водой. Обмыв вторую ногу, она повернулась и неожиданно вышла из-под серебряных струй. Ее глаза скользнули по дальнему краю заводи. И остановились на киммерийце.

Конан стоял неподвижно, завороженный дивным зрелищем. Он был настолько потрясен, что в голове у него не осталось никаких мыслей. Он забыл о своих ранах, забыл, что, так же как и на девушке, на нем нет и клочка одежды. Он просто стоял и молча смотрел.

При виде незнакомца девушка не вскрикнула и даже не вздрогнула, не попыталась прикрыть наготу руками. Так же как и Конан, она замерла, рассматривая его. Ее темные глаза разом охватили его статную могучую фигуру, свежие раны, черную гриву прямых волос, резкие черты открытого лица.

Трудно сказать, что именно нарушило их оцепенение. Может, где-то треснула ветка или какая-то птица издала резкий крик, но девушка шагнула и сторону и внезапно бросилась бежать через мелкую заводь прочь от Конана. Совершенно непроизвольно Конан кинулся за ней, даже не вспомнив, что только недавно едва волочил ноги, плетясь вдоль реки и мечтая лишь о том, чтобы поскорее лечь" В нем вдруг проснулась огромная первобытная сила, он скорее бы умер, чем позволил скрыться неведомой лесной деве, таким странным образом возникшей у него на пути. Конан знал, что никакие быстрые ноги и не спасут ее и он догонит ее, чего бы это ему ни стоило.

Однако спустя некоторое время одна здравая мысль мелькнула у него в голове. Эта девушка но может жить в лесу совсем одна, у нее наверх есть родные, семья, племя, в конце концов. Нельзя допустить, чтобы она позвала их на помощь, тогда его могут схватить, замучить пытками, убить, даже съесть, как это принято у некоторых диких племен, например пиктов. То, что она бежала молча, отчасти успокаивало его: значит, поблизости нет никого из ее племени. Что именно он сделает, когда поймает и каким образом убедит, что не причинит ей зла и что ей не следует его бояться и звать на помощь, — обо всем этом, нагоняя проворную беглянку, он не думал совсем.