Проклятое золото

Троих несчастных, включая оглохшего, полубезумного от боли Богемунда, разоружили, сорвали с них доспехи, заковали в кандалы и отдали бушующей у ворот толпе.

Когда истошные крики жертв прекратились, колдунья вышла на балкон, чтобы произнести речи перед теснящимися у ворот, возбужденными только что пролитой кровью горожанами. Четыре головы были насажены на колья, и одна из них беззвучии шамкала и кривила в невыносимой агонии рот. Речь Тамсин была коротка и по существу:

— Вы отомстили кровопийце Айнхолцу, чьи бесчисленные преступления ничто по сравнению с беззаконием, творимым королем в далекой Саргоссе. Ваш новый правитель, — она указала на Исэмбарда, которого толпа приветствовала бурными криками восторга, — объявил себя преданным приверженцем богини Нинги и ее союзником в походе против старой религии и тирании короля Тифаса. Отныне в и нашей стране начинается новая эра. Ваше восстание закончено, но в Бритунии оно только начинается! Да здравствует Нинга!

Глава VIII ТОПОР СПРАВЕДЛИВОСТИ

Как это уже не раз случалось и прежде, смерть не желалa выпускать Конана из своих пылких объятий. Она манила его черными бархатными далями, прельщала тишиной и умиротворенностью, нашептывала ночами сладкие сны, сулящие вечный покой. И как же хотелось Конану поддаться этим нежным уговорам, позволить увлечь себя потоку мглистой реки забвения и никогда больше уже ни о чем не заботиться.

Но нет, не было ему покоя! Кто-то беспрестанно мучил его, кто именно, Конан никак не мог понять, ни нот кто-то, казалось, не отходил от него ни на шаг, особенно терзая, когда он уже готов был провалиться в блаженство вечного забытья. Не тут-то было. Каждый раз чьи-то жестокие руки безжалостно хватали его и заставляли вернуться назад, в мучительное полубессознательное состояние. Они лили ему и рот что-то горькое, брызгали на него холодной водой, светили в лицо омерзительно-ярким светом, чем-то шершавым растирали его руки и ноги. Хуже всего было, когда они нарочно копались в его горящих ранах, заставляя его буквально корчиться от боли. Ему было так плохо, что он даже не мог ругаться. А иногда на него напускали какой-то пахучий дым, крутили трещотки и монотонно твердили над ним странные непонятные слова. И всем этим мукам не было видно конца.

Однако же настал день, когда Конан открыл глаза. Это стоило ему неимоверных усилий, веки словно свинцом налиты. Конан так устал, что засомневался, хватит ли у него когда-нибудь сил снова закрыть глаза.

А пока прямо перед ним ослепительным светом сиял голубой круг. Смотреть на него было больно и из глаз Конана потекли слезы. В расплывчатой дымке он различил какое-то движение, и наверху возникло чье-то лицо в обрамлении темных волос. По телу Конана пробежала дрожь. Ему показалось, что он уже однажды видел эти небесные черты, никак не мог понять, какому народу принадлежит эта красавица. Ее до смешного скудный наряд не помог разгадать ему эту загадку. В волосы девушки были вплетены деревянные птички, вырезанные из светло-коричневого дерева, на обнаженной груди висели три ожерелья, составленные из тщательно отполированных зубов диких животных, кусочков костей и мыльных камней, на тонкой талии красовалась круглая золотая пластинка, а бедра едва прикрывала символическая юбочка, вернее сказать, бахрома из полосок кожи разной ширины и разных оттенков.

Девушка показалась Конану невыразимо привлекательной. Высокая, гибкая, с благородной осанкой, она встревоженно склонилась над ним, заметив, что он открыл глаза. Конан вдохнул аромат ее бронзовой загорелой кожи, и вновь ему почудилось, будто ему знаком ее запах. В девушке странным образом сочеталась сила и стать северных женщин со смуглым очарованием их южных сестер. По телу Конана вновь пробежала непроизвольная дрожь.

Девушка схватила какой-то сосуд у изголовья Конана, нажав пальцами на челюсти, принудила его открыть рот и влила туда отвратительную горькую жидкость. Конан с омерзением выплюнул ее.

Незнакомая дева отступила на шаг и с возмущением уставилась на Конана.

— Ювала! — воскликнула она громко.

Конан ожидал, что на ее крик в хижину войдет мужчина, которого она только что, без сомнения, позвала. Вместо этого девушка наклонилась над пленкой, нетерпеливо порылась там и вытащила пучок несколько подвявших листьев. Повернувшись обратно, она раздраженно потрясла этим пучком перед носом у Конана, повторив три или четыре раза:

— Ювала! Ювала!

Конан смущенно припомнил, что вроде это растение действительно используется иногда в каких-то медицинских целях. Его настаивают, а то и просто жуют, так что ничего страшного в нем нет, просто обычное народное средство спорных достоинств. Еще раз выразительно помахав листьями, девушка взяла один листок, смяла его в маленький комочек и засунула Конану в рот. Киммериец принялся покорно жевать его и через некоторое время проглотил, и не без труда. Девушка тут же подала ему напиться холодной ключевой воды, наливая ее в громоздкую ложку, изготовленную из бутылочной тыквы.