Прокляты и убиты

Мусенок. Распустились, понимаете! Политическая работа в полку запущена, дисциплина хлябает, разброд, халатность и антисоветские настроения да разговорчики! Вы позорите честь советского офицера! Вы что же, думаете, если вас командир полка покрывает, так вам все с рук сойдет?! Не надейтесь! Я знаю кой-кого и повыше и подальше, чем ваш Азатьян, и писать я еще не разучился!

Плохо, ох как плохо знал товарищ Мусенок этих издерганных трудяг-офицеров. До того ослеп он от праведного гнева, до того распалился, что не видел блестевших от бешенства глаз Щуся, искаженного судорогой лица его. «Убью курву», – ударилось в череп Щуся твердое решение.

Стуча каблучками, продолжая вывизгивать угрозы, Мусенок упорхнул.

Шпатор. Плюньте, Алексей Донатович. Мало ли г. на на свете…

Пока Мусенок палил словами в массах, Щусь нашел его «газушку» и дрыхнувшего в кабине шофера.

Щусь. Брыкин…

Брыкин. Я здесь! Я не сплю!

Щусь. Чего не в кузове-то? Там кровать и три одеяла.

Брыкин. Не положено. Там партийная литература хранится. А вам чо надо-то, товарищ лейтенант?

Щусь. Да вот пришел с тобой выпить за здоровье начальника твоего.

Брыкин. Я за него могу рази что ссаку пить.

Среди всех ненавидящих Мусенка людей, лютее Брыкина никто его ненавидеть не мог. Мусенок упорно дни и ночи перевоспитывал шофера, но по молчаливому его сопротивлению чувствовал, что так до сих пор и не перевоспитал.

Брыкин. Вот послушай, послушай, лейтенант. Он ведь на людях-то один, по-за людям-то другой. Скажу я те, лейтенант, одному те токо и скажу: нет ничего на свете подлее советского комиссара.

Щусь. Говорят, начальник твой любит водить машину?

Брыкин. А как жа!? Ка-а-ак жа! Чтоб народ видел, какой он старатель. Ох и хи-и-и-трай же, паразитишка! Проедем все хляби, кочки да заносы – спит в кузове, но как в гарнизон иль в расположение какое въезжать, канистру под ж. пу и пошел рулить! Без канистры-то руля не достает.

Щусь. У «газушки» одно колесо приспущено.

Брыкин. Ну и глаз у тя!

Щусь. Чего не накачаешь? Обленился совсем?

Брыкин. У него обленисся! Баллон утром прокололо, надобен газовый ключ, мой спер кто-то, ну и…

Щусь. Брыкин! Землячок! Сейчас ты ложишься спать, так?

Брыкин. Так.

Щусь. Вечером, желательно поздним, ты идешь в парковую батарею за ключом. Так?

Брыкин. Та-а-ак.

Щусь. Получишь ключ в инструменталке и непременно, непременно распишешься за его получение и как бы между прочим спросишь у кладовщика время, понял?

Брыкин. Та-а-ак. А ты чо, лейтенант? Ты чо?

Щусь. И не торопясь, не торопясь пойдешь обратно, старайся людям на глаза попадаться… Потрепись с кем-нибудь, чтобы ключ у тебя видели.

Брыкин. О-о-ой, лейтенант, о-о-ой! Ты чо задумал-то, о-о-ой! У меня ж баба, парнишка растет!

Щусь. Ладно, Брыкин, считай, ты меня не видел.

Брыкин. Погоди, лейтенант, погоди… Ну все! Все правильно! Нельзя такой твари по земле ползать, нельзя! Он столько зла уже наделал, и ишшо наделает… Все! Давай лапу, лейтенант!

Щусь. Брыкин! Боец! Во всю жизнь нигде ни слова.

Брыкин. Да пусть меня на куски режут!

Щусь. Будем надеяться, до этого не дойдет.