Прокляты и убиты

Как стемнело, Щусь подошел к «газушке» Мусенка. На сиденье лежала записка: «Ушел за ключом. Боец Брыкин.» И приписка рукой вельможного сиятельства: «Разгильдяй ты, а не боец! Вернешься, сразу езжай на место, я лег спать. Завтра будешь иметь со мной беседу». Щусь влез в кабину «газушки» и давнул на стартер. Схватило сразу. Он выдохнул, отбросил из себя воздух и вместе с ним всякие колебания. Подождал, пока прогреется мотор, нашел рычаг переключения скоростей, попал, кажется, на вторую. Ну ничего, полегоньку, потихоньку и на второй передаче довезет машина куда надо нетяжелую кладь. Щусь выбрал уклончик покруче с неровностями и сивыми кочками, разогнал машину и легко выпрыгнул из кабины. Беспризорную машину поволокло, погнало под уклон, все быстрее и быстрее, наконец, раздался взрыв и повалил удушливый, порченым грибом отдающий, дым. Щусь поднялся, поглядел вниз, дождался, когда вспыхнут и догорят останки машины, и неторопливо пошел в казарму.

На пышные похороны погибшего начальника политотдела был выстроен весь двадцать первый полк. Ореховый гроб с серебряными ручками стоял на возвышении, покрытый красным знаменем. Внутри покоилась обгорелая косточка, найденная на месте взрыва. Чиновный народ все прибывал. Привезли с гауптвахты шофера Брыкина, бросившего своего начальника в неурочный час. Брыкин подошел ко гробу, рукавом заутирался.

Брыкин. Эх, товарищ майор, товарищ майор! Что ты натвори-и-ыл? Зачем ты за руль ся-а-а-л? Скоко я тебе говорил-наказывал, не твое это дело баранка, не твое-о-о! Твое дело пламенно слово людям нести, сердца имя-а-а зажига-а-а-ать…

Щусь. Во артист.

Скорик(указывая пальцем вверх). А ведь есть там что-то, Алексей, есть. Наказывает он время от времени истинных грешников.

Щусь. А ты что, Лева, в этом сомневался, что ли?

Скорик. Да не то, чтобы сомневался… Узнать бы, успел он написать туда или не успел?

Щусь. Не успел.

Скорик. А ты откуда знаешь?

Щусь. А все оттуда же.

Скорик. Та-а-ак. Мо-ло-дец! Какой ты молодец, Алексей Донатович! А ты обо мне подумал? О товарищах своих подумал?! Ты что, до сих пор не понял, где живешь?! До чего же так можно докатиться?

Щусь. Иди речь говорить. Зовут тебя.

Скорик. Перестало биться сердце пламенного борца за передовые идеи, верного сына партии, самозабвенного служителя советскому народу. Самозабвенного… Да… Прощай, дорогой товарищ, вечная тебе память!

Щусь. Эк ты возлюбил покойного-то. Недавно, помнится, г. ном его называл.

Опустили гроб, жахнул дружный винтовочный залп. Вырос холм с пока еще деревянным обелиском. И через десяток лет будут приходить сюда пионеры и ветераны войны с цветами, венками; кланяясь могиле, станут говорить проникновенные речи и выпивать поминальную чарку.