Проклятые критики. Новый взгляд на современную отечественную словесность. В помощь преподавателю литературы

Про железные деревья, силовые самокаты и ртутного Терминатора вы уже наслышаны. Но я давно заметил, что запланированные чудеса нашим прозаикам фатально не удаются. Внеплановые впечатляют гораздо больше. Вместо суглинка у Ш.И. глинозем, вместо кремня – кремний. Хотя после Веллера с Пелевиным это так себе чудеса, второсортные. А вот и эксклюзивные, для краткости – в пересказе. Цепень обматывается вокруг пищевода, – да этак паразит с голоду подохнет, ему тонкую кишку подай. Деревья и бабочки бывают костистыми, – где ты, Нобелевский комитет? Вареная свекла становится серой и морщинистой, – Шамиль Шаукатович, попросите жену винегрет приготовить: много нового узнаете. Нет в мире ни христианства, ни гностицизма, ни буддизма, зато манихеи налицо, – ну, у Идиатуллина и не то случалось. После миски щей с горкой я перестал чему-то удивляться.

О языке мы тоже потолковали, но лишь отчасти. Авторская речь вязка и вычурна, будто дневник старшеклассницы, начитавшейся лавбургеров: «В спальне слоями висела тишина, каждый слой имел свой цвет и запах, от черно-синего до мутно-серого, от тряпочно-затхлого до кухонно-горелого. Нижний слой был подкрашен сопением забитых носов». Окончательно гробит роман лихая стилистическая чересполосица под стать незабвенной Колядиной: «эстетическое впечатление», «эффективность» и «рейдеры» рядом с «шувырзо» и «кугызой», ага. Особенное эстетическое впечатление производят «стырить» и «фингал». Кто ж это выдержит, рейдеров с фингалами? Вот боги и умерли, и земля устала…

Да разве на том стоит современная проза? Для «РЕШки» такие мелочи попросту несущественны: вынь да положь актуальные тренды. Феминизм, к примеру. Для степнячки Кошше Идиатуллин сочинил целую миссию: пробраться-достать-доставить, но на самом деле миссия у нее другая – развешивать вокруг себя гирлянды мужской требухи: «Вместо левого глаза у него было вдавленное синеватое веко, из-под которого будто стекало разбитое яйцо с багровым желтком. Из черной дырки между ключицами толчками бил фонтанчик крови. Светлая сунула в тонкую подошву сапога похожий на спицу клинок, присела перед Альгером, смотревшим на нее с виноватым испугом, ловко выдернула его нож и полоснула по шее». О-о, и клинок-игла, и поганому мужлу хана – hi, Mr. Martin!

Вокруг неряшливого и до оскомины вторичного текста возник предсказуемый шум, где пуще прочих отличилась Галина Юзефович. Есть у нее счастливое свойство находить политкорректные эвфемизмы для откровенных провалов: «”Последнее время” – это определенно самый интересный за последние годы опыт деконструкции фэнтези и превращения ее в нечто не то, чтобы большее, но определенно иное». Живо представляю, как принесут Галине Леонидовне миску мутной баланды, где плавают газетные клочки и обмылки, а барышня восторженно захлопает в ладоши: какой интересный опыт деконструкции борща!..

Последний вопрос: зачем Ш.И. мне все это рассказывал? Как ни странно, в «Последнем времени», вполне по Хайдеггеру, обнаруживается надтекстуальный смысл: устала литература, коллеги, обрыдли вы ей – и старцы, и младени. Ей нужны новые насельники с новыми обетами.

Впрочем, слабо верю, что такие найдутся.

Шел в комнату, попал в другую

Б. Ханов. Развлечения для птиц с подрезанными крыльями. М., Эксмо, 2020

Ханов пишет быстрее, чем я успеваю читать: по сю пору только два романа и одолел. Обоим не повредил бы грибоедовский эпиграф «Шел в комнату, попал в другую», – результат диаметрально противоположен заявленной цели.

В «Непостоянных величинах» Б.Х. затеял писать портрет российской школы, но написал пародию. Право, смешнее «Географа». Вообразите: москвича отправляют в казанскую школу работать учителем, чтобы спецагент под прикрытием выведал у тамошних кибальчишей их военные тайны. И что в итоге разузнал Штирлиц Бондович Пронин? – ей-Богу, вы ахнете: учитель зависит от произвола детей, получает низкую зарплату и завален ненужной отчетной документацией. Top secret: перед прочтением сжечь. Но чтоб до этих истин доискаться, не надо в преисподнюю спускаться. А уж одолевать 380 страниц нудного, бессобытийного текста – тем паче.