Проклятые критики. Новый взгляд на современную отечественную словесность. В помощь преподавателю литературы

Сам автор близок к версии, что написал «Педагогическую поэму».

Я же вижу призвуком «буйный сад – немытая Россия».

То есть запашки есть (а как им не быть, они у всего). Но какой основной – поди – разбери.

Феминизм свелся к двум классическим тезисам: женщин никуда не пускали и каждая женщина может управлять государством, в смысле поместьем. Короче, нас не ценят, но мы могем. И крестиком вышивать, и свинок с лошадьми разводить, и по-немецки читать. Деятельность однонаправленная, но самостоятельная. И да, феминистические женщины любят никаких мужиков, таких чтоб сидели под диваном, носили тапочки и украшали собой интерьер.

Ничего нового. Не стоило и трудиться. Но у нас обожают потчевать абстракциями. Для конкретностей нужны мозги и другой стиль письма с другим содержанием, тематическая заданность. А тут, мели, походя, и не грузи – ни себя, ни других.

«Педагогическая поэма» состояться не могла, нет. Только клиническая. У нас же тут буйство растительного естества и мяса, беременность и роды – как в каждой первой американской книжке, а вместо Карлы Иваныча – Григорий Иванович, дохтур.

Педагогика – наука социальная. А у нас тут, как было уже замечено выше, – отсутствие всякой социальности.

Что касается немытой России, то интонация очевидна. И здесь расхождение с классикой. Там ведь тоже было про нее. Но иначе. И слушали, куда денешься. И Чехова, и Вересаева – про грязь, про невежество, про антисанитарию. Но там не было этой позы госпожи Петрановской, единственной разбирающейся в предмете, не было этого пафоса неофита, прочитавшего только-только методичку о нравах русского народа от издательства Высшей школы экономики. Там не смотрели на мир грязными глазами. А здесь именно так. Не с сочувствием, не с печалью, не с гневом, а да, ровно так, как точно выразилась Наталья Ломыкина, с брезгливостью. Но в брезгливости нет добра и милости, равно как и желания сделать что-то лучше.

России в книге нет. Она здесь на уровне декорации. Могла бы быть и Зимбабве, или Свазиленд какой. Такой же уровень представлений. Россия где-то. В книжке ее не отыскать, потому что надо либо поглядеть на нее по-гоголевски издалека, либо внять совету и проехаться.

Русская ли душой Татьяна? Да по имени уже видно. Наташа. Ну да. Лиза. Да там толпы русских девушек, гуляющих по полям и лугам.

А Туся? Что такое Туся? У какого народа она родилась?

А может не ТУся, а ТусЯ. Деепричастие от тусоваться? Пойдем, поТусим?

Какая поразительная глухота, какое авторское своеволие. ТусЯ налево, ТусЯ направо, ТусЯ на счастье, ТусЯ на славу. Литературный поэтический застой, только без музыки Пахмутовой

Русский роман. Да разве он может быть русским, когда вылеплен с американскими финтифлюшками. Все по моде бестселлеров «Нью-Йорк Таймс»: прямую речь не оформляем, посменка персонажей, «голубая Луна» (Саша Ульянов был гомиком? А может и Володя?), одержимость клиникой (тут тебе и физиология, и психиатрия), родами. Жизнь на необитаемом острове, в замкнутом пространстве – тренд уже не первого сезона. Поместье «Анна» – затерянный мир. Немного нон-фикшна и научных лекций из области популярных знаний о гигиене и смежных областях.

Медицинская тема, как и в прошлых книжках, задает тон. Разве Степнова – медик? Нет. Разве она историк, специалист по последней четверти XIX века (в определенном аспекте это необязательно, но, кажется, не здесь)? Нет. Последнее она и сама не отрицает. Просто ей самой захотелось разобраться.

«Пишите то, о чем знаете» – советуют обычно. Все наоборот. Все иначе. Ну так и получается не исторический роман, даже не роман из истории, а нечто иное, сразу и слов не подберешь, фантазии какие-то.

Немного о стиле.

Не люблю я эти разговоры.

Как-то уже говорил – хорошим стилистом можно назвать того писателя, читая которого о стиле не задумываешься. Здесь, со Степновой, не тот случай. Многие пошли копать-сравнивать в русскую литературу. Зачем так глубоко? Здесь акунинский дух, Акуниным пахнет. Та же неумелая вульгарная имитация русского стиля.

Почему вульгарная и неумелая?

Да потому что такое впечатление, что Степнова всю книгу выполняет домашнее задание, полученное от учительницы: возьмите предложение и распространите его с помощью других слов, прибегайте почаще к сравнительным оборотам «будто», «словно», «как».

Получаем фирменный степновский стиль:

«Москва гомонила, визжала санями и девками, ухала, колыхалась внутри кремля темной веселой жижей, и то закручивала люд гулким водоворотом, то застывала, вылупив нахальные глаза и раззявив рот».

Вот о чем это предложение? Что добавляют все эти накруты и подкруты уму и сердцу?

«Мейзель подышал на стекло – и в оттаявший глазок посмотрела на него тьма, беззвучная, непроницаемая, бездонная».