Проклятые критики. Новый взгляд на современную отечественную словесность. В помощь преподавателю литературы

Греческая война, судьба Мосцепанова и других – очередная картинка, наглядное пособие, иллюстрирующее современный лексикон прописных истин: «ни одна революция не сделала жизнь лучше», «идеалисты жертвуют собой, а плоды пожинают прагматики», «история всегда оказывается выше, глубже, непредсказуемей наших помыслов».

Забавно, что проводя мысль о неисповедимости путей истории, ее фортелях, сам Юзефович строит свой роман совершенно иначе, вполне расчетливо.

Ружья развешаны в книге в строго определенном порядке, стреляют они все как надо и в необходимый автору момент, отчего текст напоминает самоиграющую механическую шкатулку.

Если в мечтаньях фигурирует пароход, будьте уверены, на последних страницах он обязательно поплывет, лязгая и оглушая пассажиров шумом машины, чтоб читатель понял – в реальности все случится не так гладко, как грезилось. Будет и храм, открывшийся в мистических прозрениях. Но опять же не такой, чуть иначе.

Узловая мысль для всего текста брошена мимоходом: «Мир несправедлив, и самое печальное не в том, что он таков, а что таким и должен быть, чтобы не погибнуть».

Поэтому в споре о «Филэллине» более правым кажется Тесля, а не Левенталь. Написано все же об истории, а не о разочаровании.

Впрочем, я несогласный с ними обоими. Потому что, вся история, как следует из романа, сводится к вечному кружению на месте. Вроде и шаг вперед есть, а качественно все равно никуда не движемся. Помечтали о вере – и принялись торговать нефтью, пользовать пациентов. Чаяли республику с равенством, свободой и братством, а сляпали очередную монархию. Хотели национального пробуждения – получили нового варяга на царствие.

Да, все кончается кладбищем. Но кладбищенский покой, тишина и есть то, чего должно достичь в итоге человечество. Поэтому роман завершается не элегично и трагически, а торжественно, как классические симфонии. Разве мы не об этом говорим все последние годы, забывая, что фраза «история прекратила течение свое» означала для нас не так давно совсем иное.

Историософия коловращения на месте не позволяет зачислить книгу в исторические по-иному, более высокому основанию: дескать, роман исторический не потому что тут речь идет о соответствующих событиях, а потому что автор размышляет над историей как таковой. Раз все ходит по кругу и вечно возвращается, то, стало быть, и философствовать особо не о чем. Герои получают в итоге то, что могли бы получить, не перемещаясь по летам – мещанское счастье. Вся жизнь стремится к мещанскому счастью, поэтому выбор между личным счастьем и славой всемирно-исторического человека (конфликт романа ошибочно можно было бы подать и так), то есть того, кто переводит нас в новые эпохи, оказывается чем-то иллюзорным. «Счастливы народы, не имеющие истории» – к такому примерно карлейлевскому тезису склоняет нас «Филэллин».

Не то, чтобы я был против мещанского счастья. Нет. Только вот в таком гимне мирному бытию, который, похоже, и составляет суть книги, не забыть бы, что мещанское счастье добывается далеко не мещанским способом. Осознание этого в романе есть. Но здесь это подано, как индивидуальная причуда. «Остались еще на свете чудаки-люди».

Но еще о круговороте.

У нашей интеллигенции движение вперед всегда имеет исключительно пространственный, а не временной характер. Поэтому исторический прогресс, перемещение в светлое будущее, от града земного к небесному – почти всегда путешествие из России на Запад. Нет нужды изобретать машину времени. Она уже давно существует. Повозка, машина, паровоз, пароход, самолет готовы переместить вас из одной эпохи в другую. Садишься в них или на них в темной России, и, – хлоп, ты уже в грядущем.

Проблема книги не в том, что в ней недостаточно исторических событий и фактов, наоборот, я бы даже сказал, что Юзефовича слишком, в ущерб развитию художественной части заносит в область распространенного википедийного рассказа: бились там, переместились туда. Неисторичность книги состоит в следовании нынешнему шаблону «исторического» бестселлера.

Для последнего важно быть только картинкой, выражать устоявшийся, знакомый, приемлемый набор идеологических установок.

Все положенное историческому бестселлеру в книге Юзефовича имеется:

– абстрактность общих идейных положений;

– идеалы плюрализма и неопределенности (один такой, другой этакий, нет конфликта вер и наций, а есть мечтатели и бандиты, противостоящие наемникам и людям безразличным к вопросам мировоззренческого характера);

– идея безальтернативности социальной жизни и развития (суета сует и нет ничего нового под луной, что было, то и будет);

– историческая экзотика – белые пятна, дайджест и микс экзотических событий и параллелей (от Урала до Греции);

– психология полового низа, витающий призрак гомосексуальности (ныне роман без него – не роман, не пройдет сквозь цензурные рогатки прогрессивной общественности).

В историческом бестселлере нет исследования, какой-то более-менее новой историософии. Все умещается в рамки бытовой верхоглядной мудрости – «в истории случается всегда не то и не так, как предполагали и планировали».