– имитационный по отношению к серьезной литературе характер (мы – наследники, продолжатели, хранители великой духовной традиции);
– наконец, это проза номенклатурных литературных работников, людей, причисленных к пантеону и числу, «дозволенных цензурою».
Выпуском таких книг у нас обычно занимается редакция Шубиной. В этом смысле, ее можно назвать редакцией жанровой литературы.
Существует, конечно, и литература серьезная, которая, как верно говорят, не имеет жанровой прописки.
Ее легко отличить от боллитры хотя бы по тому, что вопросы, связанные с темой и проблемой, там преобладают над формой и стилем. «Почему? Зачем? Отчего?» – над этим обычно идет работа.
Вот этих вопросов, как раз и не хватает роману Идиатуллина.
Ладно, пускай наступают последние времена.
Но почему вдруг они настали именно сейчас? В чем причина? Из романа это непонятно. Объяснение «земля устала» сродни знаменитой фразе матроса Железнякова при роспуске Учредительного собрания. Может, и устала. Но разве в этом суть?
«Последнее время» – громадная, растянутая на четыреста страниц картина «Последний день мары». Одно большое описание, словесная диорама – и больше ничего.
Отчего описание, в какой-то степени понятно. Ведь тут можно упражняться в главном искусстве боллитры – языке.
Но старания эти кроме тягот чтения («пожалей читателя!») и доказательства формальной принадлежности к жанру боллитры более ничего не дают. Бахаревич в «Собаках Европы» оказался намного сметливей – не стал мелочиться, изобрел свой язык.
Здесь же в «Последнем времени» Идиатуллин пользуется полуязыком, то есть чем-то не имеющим единого строя, основы, составленным произвольно, по случаю. Причудливые экзотичные слова, вроде
Языковая эклектика, на которую потрачена масса авторского времени, не добавляет ничего, кроме ощущения искусственности и натужности, только мешающей восприятию текста. Все это работа, проделанная впустую, в угоду формату боллитры.
Бесконечные описания, плетение словес – это же низший вид искусства, декоративное. Ощущение от романа Идиатуллина как раз такое и остается – декоративность, вычурная, безвкусная, и ничего кроме.
Рядом с этим соседствует самая примитивная форма узнавания, добывания информации – диалоги.
Слушайте, ну это ж не РПГ все-таки.
Из серьезных идей, потонувших в идиатулинских языковых излишествах, остается в память лишь одна – «всякая земля у кого-то отобрана».
Если перевести на современный язык, получится, что все мы в этом мире немножечко нелегальные мигранты. Мысль не новая. Но Идиатуллин – не академик Бромлей, чтобы сделать из этого далеко идущие выводы: для развитой формы этноса этническая территория перестает быть чем-то значимым.
Хотя в «Последнем времени» разговор идет даже не про этнос, а про то, как гибнут группы, закосневшие в самоизоляции. Вот такое с подковыркой послание граду и миру.
Существует еще одно отличие серьезной литературы от боллитры – естественность ситуации. То есть, у читателя не должно быть ощущения, что он попал в лабораторию.
Все происходящее в романе Идиатуллина как раз искусственно смоделировано.
Многие в детстве занимались тем, что отрывали крылья, ноги насекомым – и смотрели, что будет. Идиатуллин сохранил страсть к этой забаве и на пятом десятке. Роман выстроен на совершенно искусственных посылках – не было переселения народов, не было мировых религий – все сидели на своих местах. Изъято, заморожено самое очевидное в человеке – страсть к дальним странствиям, походам («Уйду я Маша в Китай, поглядеть, как и что»), борьбе, доминированию.
Возникает вполне естественный вопрос «Отчего же вдруг сейчас все завертелось?». Почему «решили самураи перейти границу у реки?». И отчего всем и сразу понадобилась эта проклятая земля мары? Соображения большой геополитики? Где же они были вчера?
До событий, описанных в романе, получается, истории не было, а тут она вдруг кончилась, так и не начавшись?
Вновь приходится констатировать – в романе нет глубокой проработки причин и поводов «последних времен». Автору важна только картинка.
Но как протекают последние времена, мы и так знаем. Своими глазами видели. У нас нет ответа на вопрос «почему?».
Книга Идиатуллина неважно сработана и с точки зрения большой стратегии. События вроде рисуются глобальные – целый народ гибнет, остальные пришли в движение. А ощущение такое, как будто схватились в игре «Зарница» маары – числом 15 штук, да столько же от условных европейцев и кочевников. Название настраивает на один масштаб, а действие протекает на уровне микрогрупп. Между тем перед нами большие сложноорганизованные общества. Но о том, как они устроены, именно как крупные иерархически организованные общности – ни полслова.