Проклятые поэты

…Противопоставляя Шодерло де Лакло и маркиза де Сада прекраснодушной Жорж Санд, он писал: «Зло, знающее само себя, было менее ужасно и более близко к выздоровлению, нежели зло, ничего о себе не ведающее». Рано проснувшееся в Бодлере любопытство ко злу, торопливое стремление самому заразиться «грехом», испробовать «окаянный» образ жизни и, главное, исподволь созревшее убеждение в том, что сладострастие и бесстыдный плотский инстинкт как начало зла могут послужить благодатной почвой для творчества, что они суть не что иное, как «амброзия и розовый нектар» поэзии, – всё это отнюдь не было результатом какого-то реального жизненного потрясения (интимной драмы и т. п.), но, скорее, плодом бодлеровской рефлексии, его знаменитого «ясного сознания», на которое большое влияние оказали всевозможные опыты «анатомирования» зла как в просветительской, так и романтической («неистовый романтизм») литературе.

Даже любовь не лишала его трезвости. Боготворя мать, он замечает в ней целый «букет» далеко не мелких щербин: она «сумасбродна», слаба, капризна, безвкусна, обладает «вздорным» характером, доверяет первому встречному больше, чем собственному сыну. Он может боготворить и испытывать страх: «Надобно сказать тебе одну вещь, о которой ты, наверное, никогда не догадывалась: я испытываю к тебе безмерное чувство страха». С высоты своей гениальности он понимает заурядность матери, но ее приговоры обжалованию не подлежат…

Вопреки ее собственной воле он наделил ее высшей властью судить его, и даже – пункт за пунктом – опровергая мотивировки ее вердикта, сам вердикт он под сомнение не ставит. Его выбор заключается в том, чтобы предстать перед ней в роли обвиняемого. Его письма – это исповеди на русский лад; зная, что она его осуждает, он всячески изощряется, чтобы не только дать ей, но и «выпятить» любые поводы для недовольства. Прежде всего, однако, он хочет оправдаться в ее глазах. Одно из самых жгучих, самых настоятельных его желаний заключается в том, чтобы наступил день, когда она торжественно изменит вынесенный ему приговор. В 41 год, переживая кризис веры, он просит Господа «дать ему сил, чтобы успеть выполнить все обязательства, и послать матери достаточно долгую жизнь, чтобы она успела порадоваться его исправлению».

Менее всего соответствует правде представление о житейской расслабленности Бодлера, о его пребывании в рабстве собственных страстей и пороков. Даже дендизм поэта – об этом свидетельствует он сам – был выражением силы его воли:

Для тех, кто является одновременно и жрецами этого бога [дендизма], и его жертвами, все труднодостижимые внешние условия, которые они вменяют себе в долг, – от безукоризненной одежды в любое время дня и ночи до самых отчаянных спортивных подвигов – всего лишь гимнастика, закаляющая волю и дисциплинирующая душу.

Герой – это тот, кто неизменно собран.