По Бодлеру, символы сопричастны «сущностям мира», они являются их зримыми, озвученными, доступными эквивалентами. Причем плоды «вдохновения» отнюдь не произвольны, не случайны: искусство – окно в мир, продуманное мастерство, до известной степени – строгость. Бодлеру чуждо смутное вдохновение, как и бесхитростное выражение страстей: «вестям оттуда» он стремится придать строгие формы.
Поэт и теоретик французского символизма Реми де Гурмон писал, что «подлинное произведение словесного искусства можно узнать по обилию новых метафор; но смысл любой новой метафоры темен, неясен, следовательно, каждое новое произведение искусства темно; искусство анормально, алогично, непостижимо».
Это верно, но не исчерпывает суть предмета: вся история символизма (как модернизма в целом) – свидетельство единства строгости и «темноты», красоты и многозначности, глубины и просветленности…
Символ, метафора являются средствами человеческого познания, соединительными звеньями между субъективностью отдельного человека и структурой бытия.
Хосе Ортега-и-Гассетт:
Метафора является, возможно, гораздо большей силой, чем это представляет человек. Ее способность доходить до границ чудодействия кажется игрушкой созидания, которую оставил Бог, забыв внутри одного из своих созданий во время его творения, как рассеянный хирург оставил инструмент в животе оперируемого.
Метафора является крайне необходимым мыслительным инструментом, является одной из форм научного познания… Поэзия есть метафора; наука использует ее и ничего больше. Также можно было бы сказать: и ничего меньше.
Метафора является дополнением к нашей интеллектуальной силе и представляет, в логике, удочку или ружье.
Под дегуманизацией искусства Ортега понимает именно выход за пределы человеческой ограниченности, создание новой реальности, способной конкурировать с видимой за счет ухода в глубину.