Проклятые поэты

Острое лезвие погрузилось по рукоять между лопатками жертвенного тельца, и его костяк сотрясло подобие землетрясения. Клинок вошел в тело так глубоко, что никто до сих пор не смог его извлечь. Атлеты, изобретатели, философы, врачи испробовали все способы. Они не знали, что зло, которое причиняет человек, непоправимо! Я простил им всё их врожденное невежество и приветствовал их, мигая ресницами. Путник, когда ты будешь проходить мимо, не обращайся ко мне, молю тебя, ни с единым словом утешения: ты ослабишь мое мужество. Ступай прочь… Пусть я не вызову у тебя и тени жалости. Ненависть еще необъяснимее, чем ты думаешь; ее проявления прихотливы. Такой, каким ты меня видишь, я могу еще совершить путешествие к чудесам поднебесья во главе отряда убийц и вернуться сюда же, чтобы погрузиться снова в многочисленные планы мести. Прощай, я не задержу тебя больше, но, чтобы просветить и предостеречь говорю тебе: подумай о роковой судьбе, которая толкнула меня к бунту, хотя я, быть может, родился добрым! Ты расскажешь сыну о том, что видел; взяв его за руку, ты покажешь ему красоту звезд и величие вселенной, гнезда малиновок и храмы Господа. Ты будешь удивлен его вниманием к отцовским советам и вознаградишь его улыбкой. Но когда он сочтет, что его не видят, взгляни на него, и ты увидишь, как он плюет на добродетель; он обманул тебя, сын рода человеческого, но больше уже не обманет: ты впредь будешь знать, во что он превратится.

Вокруг моего корня вздувались волдыри, сочащиеся ядовитым гноем, и набухали по мере того, как распалялась дотоле неведомая моему хозяину похоть, набухали и вытягивали из меня жизненные соки. Чем исступленнее делались их ласки, тем быстрее убывали мои силы. И когда спаянные вожделением тела забились в бешеных конвульсиях, мой корень зашатался, как сраженный пулей солдат, и оборвался. Разом погасло согревавшее меня живое пламя, я отломился, как засохшая ветвь, и слетел с божественной главы на пол, ослабший, помертвевший, изможденный, но полный жалости к хозяину и скорби о его сознательном грехопаденье! А я все гадал, кто же он, этот неведомый хозяин! И все теснее приникал к решетке… Еще куда ни шло, когда бы он сжимал в объятьях чистую невинную деву. Она, по крайней мере, была бы более его достойна, и это было бы не так позорно. Но горе! он лобзает лоб блудницы, покрытый коростою грязи, не единожды попранный грубою, пыльной пятой! Он с упоением вдыхает влажный смрад ее подмышек! Я видел, как от ужаса вставали дыбом волосы, что растут в этих потных ложбинках, видел, как сжимались от стыда и отвращенья ноздри, не желая вбирать в себя зловоние. Но любовники не принимали во внимание протест подмышек и ноздрей. Она все выше вскидывала руку, а он все яростнее прижимал лицо. И я был принужден терпеть это кощунство! Принужден глядеть на эти бесстыдные телодвижения, наблюдать насильственное слияние двух несоединимых, разделенных бездною существ!..

Здесь текут реки зловонной трупной жидкости и человеческой спермы, псы насилуют и рвут на части детей, женщины превращаются в навозные шары гигантских скарабеев, кишат сгустки вшей, люди совокупляются с акулами и убивают ангелов, балки старинных замков исступленно стучат, громко вопя об отмщенье, невиновных вешают за волосы[46]. Здесь рекомендуют отличное смягчающее средство в виде смеси кисты яичника, язвительного языка, распухшей крайней плоти и трех красных слизней, настоянное на гнойных гонорейных выделениях. Здесь плюют в воронкообразный зад педерастов и произносят все мыслимые и немыслимые богохульства. Здесь воплощенье высшей духовной гармонии соседствует с такими, например, сценами: