Проклятые поэты

Перекличка с Верленом есть и в русской поэзии. Вспомним: параллельно ему создавал свои музыкальные стихотворения Афанасий Фет. «Боль невесть о чем, что вечно в сердце ноет», томила и Анненского. Наконец, Георгий Иванов в книге «Отплытие на остров Цитеру», как и Верлен, скрыто спорил с галантной картиной Ватто в мелодичных и горьких, как полынь, стихах.

М. Шаповалов

Я начал своего «Бедного Лелиана» с реакции наших. Если бы не дореволюционный Серебряный век, судьбу «русского Верлена» было бы нетрудно предугадать… Достаточно одного примера: когда на волне послевоенных надежд Г. Шенгели надумал выпустить книгу лирики Верлена в своих переводах, заодно реабилитировав сам жанр лирики, не удалась даже попытка: в августе 1946-го вышло зловещее Постановление ЦК ВКП(б) по литературе, давшее инструктаж всем Верным Русланам… Потребовалось 50 лет, чтобы в конце тысячелетия, когда переводчика давно не было в живых, издать «Избранное», в котором, естественно, не нашлось места лучшему в творчестве Верлена – религиозной лирике и мистике…

Открывателем Верлена и других французских символистов для русской публики стал Валерий Брюсов, начавший переводить их еще в гимназии. Однако в начале 90-х годов XIX века попытки издать переводы прóклятых – не встречали энтузиазма среди издателей – русские журналы и русская публика не замечали грандиозного переворота в художественной жизни Европы, и Брюсову пришлось затратить недюжинные силы, дабы «просветить» «самый читающий народ», даже гении которого, не щадившие Данте и Шекспира, о французских «декадентах» писали:

Прочти произведение в таком роде нашему мужику, он расхохочется; разве может умный человек заниматься такими вещами? А вот занимаются.

Я вообще считаю, что слово, служащее выражением мысли, истины, проявления духа, есть такое важное дело, что примешивать к нему соображения о размере, ритме и рифме и жертвовать для них ясностью и простотой, есть кощунство и такой же неразумный поступок, каким был бы поступок пахаря, который, идя за плугом, выделывал бы танцевальные па, нарушая этим прямоту и правильность борозды.

И еще:

Художник будущего будет понимать, что сочинить сказочку, песенку, которая тронет, прибаутку, загадку, которая забавит, нарисовать картинку – несравненно важнее и плодотворнее, чем сочинить роман, симфонию или нарисовать картину.

– Пойдите в театр – там опять искусство: какая-нибудь госпожа ноги выше головы задирает. И эта гадкая глупость не только не считается неприличным делом, а, напротив, возводится в нечто первосортное.

– И современная музыка не дает мелодий и идет к упадку. Все симфонические вечера с их накрахмаленными слушателями – только мода и фальшь. (Вот камаринская – это да!)

– И Вагнер – не движение музыки вперед, а вырождение ее, восхищаться им можно, только притупивши вкус к изящному.

В отличие от Л. Н. Толстого, русские «декаденты», прежде всего Брюсов, высоко ценили своих французских предшественников, понимая, что поэзия – общение с душой художника и что главное в искусстве – Личность: «Она – сущность поэзии, все остальное форма».

В отличие от Т. С. Элиота, В. Я. Брюсов исповедовал персоналистскую, субъективистскую эстетику: «Чтобы знать произведения [Верлена], надо их слить с его биографией». П. Верлен привлек крестного отца Серебряного века спонтанностью чувств и отсутствием «кантианского яда» – Брюсов искал в нем «поэзии настроений», восприятия мира сквозь личность великого художника.