Проклятые поэты

К чему говорить о дружелюбной руке? Мое преимущество в том, что я могу насмехаться над старой лживой любовью и покрыть позором эти лгущие пары, – ад женщин я видел! – и мне будет дозволено обладать истиной, сокрытой в душе и теле.

(Горький оптимизм: он думал, что прошел через ад, а предстоял еще длительный путь – и не ему одному…)

Да, он сделал поэзию праздником Духа. Не игрой, не карнавалом, не оргией – торжеством.

«Праздник закончен – ничто не должно остаться. Зола, смятые гирлянды».

Его волосы, запечатанные в целлофан и эфиопские носилки. Напротив вокзала – музыкальная раковина, так знакомая по шедевру «На музыке». Засыпанная опавшими листьями маленькая крепость над Шарлевилем…

Вечность

Вновь она пред нами.
Вечность? Да! Она!
Солнце над волнами,
Ширь, голубизна.

О душа – дозорный, —
Тихо присягнем
Ночи иллюзорной,
Огнеликим дням.

Нам похвал не надо,
Сброшен груз страстей,
Здесь простор, свобода,
Взвейся и летай.

Уголья истлели —
Вот и весь ваш след.
Долг забыт и цели —
Счастья в этом нет.

Ни надежд, ни рвенья,
Ни путей, ни вех,
Лишь долготерпенье,
Знанье, боль навек.

Вновь она пред нами.
Вечность? Да! Она!
Солнце над волнами,
Ширь, голубизна.

Наследство…

Каждый гений, уходя, уносит с собой в могилу свою загадку. Эта мысль Достоевского о Пушкине всеобща. Постижение этой загадки уводит в будущее. Секрет времени: будущее необходимо, чтобы просветлить наше сегодня. Наше сегодня творит будущее, чтобы понять себя. И главное: в нашем ужасном здесь уже заложена вся разоблачительная мощь там. От времени не уйти никому.

Каждая страна, каждая эпоха имеют своих самоуглубленных и раскованных поэтов, воспевающих человеческую истинность, живущих в своей поэтической реальности и в своем поэтическом времени, для которых целью поэзии является применимая к жизни правда. Наследники Вийона и Ронсара, Бодлера и Верлена, Банвиля и Рембо, Лотреамона и Малларме: Бретон и Тзара, Пьер-Жан Жув и Ларбо, Рене Шар и Ив Бонфуа, Реверди и Аполлинер, Элюар и Жакоб, Юник и Мишо. Наследники Гонгоры: Дарио, Сильва, Мачадо, Хименес, Пачеко, Гойтисоло, Богранда, Альберти, Сернуда; наследники Ж. Фруссара и де ла Круа: Лене, Лемайер, Пирме, Потвен, Экаут, Баллах, Роденбах, Валлер, Жилькен, Ван-Лерберг, Верхарн, Карем, Кено, Дельмель, Ван-Дейс, Гезелле, Ван-де-Вустейн, Ван-Остайен, Вис Мунс; наследники Тиноди-Лантоша и Балашша: Томпа, Эндре, Ади, Бабич, Тоот, Костоланьи; наследники Тулси Даса: Заук, Галиб, Чаттерджи, Тагор, Бхаттачария, Агъей, Бхарати…

Шел 1885-й год, знаменательный год французской поэзии. Франция традиционно не признавала своих гениев, предпочитая их скандальную славу тому дару, который они несли родине. В сущности, почти все рано умершие или ушедшие из поэзии гении уходили в небытие – публика не замечала их стихи.

И лишь в 85-м после мореасовского манифеста газеты заговорили не об отчаянных выходках непризнанных поэтов, а о новой школе в поэзии, о новаторстве, символизме, декадансе. Это еще не было признанием – э? то была борьба старого с новым, но эта борьба была уже началом признания, пробуждением интереса, просто повышением спроса на книги, еще вчера высмеиваемые как литературные курьезы.

(Но что значит признание элитарных художников массовой культурой? Заметили и переварили?

Массовая культура, поскольку она массова, низводит высшее до тривиального и тем самым уничтожает его. Как некогда заметил Джерелл, в подлинно элитарной культуре «В поисках утраченного времени» принесло бы Прусту миллионы долларов, тогда как Элвис Пресли был бы рабочим на бензоколонке. В массовой культуре цикл Пруста никогда не был бы написан и опубликован, а самому Прусту пришлось бы взяться за сочинение биографии Пресли для «Сатердей ивнинг пост».)

Но культура мужала, а элитарность ширилась. К тому же молодые были полны сил и энергии: вопреки собственному пафосу отказа и нирваны, они жаждали любви, славы, признания и самоутверждения. Поэтому единое обновляющее поэтическое движение имело вид множества школ со своими chef d’ecole, возникающими не столько из-за различия идей, сколько из-за жажды быть во главе. Декаденты: Верлен, Рембо, Лафорг, Мерриль, Рейно, де Плесси; символисты: Малларме, Мореас, Кан, Шарль Морис, Адан, Анри де Ренье, Вьеле-Гриффен, Ив Жилкен; инструменталисты: Рене Гиль, Верхарн, Мокель, Ретте, Ранбоссон; магики: Пеладан, Сен-Поль Ру, Де Кардонель, Синьоре, Донне; анархисты: Жид и Зо д’Акс; группа поэтов, сплотившихся вокруг «Littérature»: А. Бретон, Ф. Супо, Л. Арагон, П. Элюар, которых «Красные крики» научили преодолевать скуку жизни и мещанские «добродетели».