Проклятые поэты

Завещание-афоризм наставника о бессилии заполучить непреложность мирового всеединства счастливым «броском игральных костей» на сей раз было воспринято не как совет следовать по проложенной им дороге. Наоборот – как предупреждение о тупике, куда заводит чересчур истовое исповедание культурократической веры.

С явлением Малларме искусство окончательно перестало быть развлечением или сладостью – как оно переставало ими быть с Гомером, Данте или Шекспиром. Развлечение связано с наслаждением, легкостью, бездумностью: насладились – и остыли, насладились – и убили время. Здесь иное: наслаждение-подвижничество, наслаждение-тяжкий труд. Труд Сизифа.

Есть поэты, опускающиеся вниз, к другим. Есть поэты, возвышающие до себя и тем самым резко ограничивающие свой круг. После них все кажется наивным, пошлым, несовершенным. Так в музее вдруг наталкиваешься на Шедевр, после которого идти дальше – бессмысленно.

* * *

Я не был бы искренним, не сказав и этих последних слов о пределе и об отказе, доведенном до предела. По какому бы пути не идти – даже по пути самой чистой из поэзий – рано или поздно приближаешься к тупику исповедуемой эстетики. Доведенная до предела интеллектуальная изощренность снижает остроту и непосредственность восприятия – «Поминки по Финнегану»!

Я почитаю Андре Бретона, но прекрасно понимаю и Десноса, отказавшегося от крайностей прострации и сновидений, и Метерлинка, эволюционизировавшего от «Смерти Танжиля» и «Там, внутри» к «Сокровенному храму» и «Синей птице», и самого Джойса, усомнившегося в «Поминках» после толстовских «Смерти Ивана Ильича» и «Сколько земли человеку надо».

В отказе от публики – той публики, которая одним поколением раньше воспринимала выход каждой новой книги Достоевского, Толстого, Теннисона или Арнольда как событие, заключена какая-то болезненность заката, так напоминающая гибель великой империи под натиском гуннов. Разве не так иные поэты ухаживают за своими неприступными музами в башнях из слоновой кости, как император Гонорий холил своих любимых кур на лугах Равенны в то время, как Аларих подходил к Риму?..

Установка исключительно на эстетическую ценность произведения – симптом упадка. В этом смысле Малларме можно было бы назвать новым Каллимахом, если бы не породивший его дух отрицания, выходящий за рамки эстетики.

Но Малларме и не сводим к эстетству! Хотя я не знаком с социальными аспектами его эстетики, они, видимо, сводятся ко все той же формуле: все опасно в настоящем, все гибельно в грядущем. Ужасу истории Джойса и хаосу бытия Малларме предшествует христианское чувство апокалиптичности.

Поэт волен петь всё. Ибо когда появляются табу, исчезает поэзия. Сегодня поэты поют государственные теории так же точно, как раньше в их предшественниках пели соловьи и благоухали розы. На смену Иродиадам пришли Пруфроки, благоговение уступило боли…

Воздушные замки Сезанна строились из старого бидона, кухонного стола, которому давно пора в печку. И через них глядела сама жизнь. Он брал самое простое – и этим утешал. И вся живопись его была проста. И эта простота была мудрой простотой, простотой, которую порождает труд, непосильная усталость, мозоли и стертые до крови плечи. Значит, в самом простом и нехитром – есть жизнь и есть утешение. Сезанн был дорог тем, что прямо говорил, откуда надо искать правды.

Вот он плюрализм – искусства и жизни. Плюрализм в действии. Современники: Малларме и Сезанн…

Влияние Малларме на поэзию огромно; кажется парадоксальным, что почти преднамеренная герметичность рождает такой отклик. И речь здесь не только и не столько о круге Малларме – Дюжардене, Мореасе, Гиле, Бажю, Вьеле-Гриффене, Мерриле, Кийаре, Греге, Кане, Шарле Морисе, Ретте, к которым в 90-е годы примкнули Валери, Ренье, Самен, Риктюс, Луис, Жид, Клодель, Фор, Жамм, – речь о незримом колледже, охватившем весь мир, об универсальности влияний – от ушедших в социализм Бажю, Кийаре, Мерриле и до коллаборационистов фашистской оккупации. Здесь берут свое начало Мокель, Роденбах, Метерлинк, Верхарн, Сальмон, Милош, Фарг, Жакоб, Тибоде, Морон, Сула, Мишо, Шар, Булэ, Тардье, Ришар, Вальцер, Остен, Моравская, Руайе, Шерер, Руле, Кон, Аполлинер, Незвал, Неруда, Тзара, Сандрар, Кокто, Элюар, Навиль, Пере, Массон, Деснос.