Проклятые поэты

Отдавая себе отчет в возможностях и недостатках берущего начало в барочной лирике культа метафор, нельзя забывать, что за затемненностью и метафоричностью стоит нечто большее, чем бегство от жизни. У всех «темных» поэтов – Луиса де Гонгоры, Марино, Донна, Драйдена, Спонда культеранизм, консептизм и музыка слова – лишь средства для проникновения в человеческие глубины.

Герметичность не смущала Малларме: он осознал, что культурная эволюция, движение вглубь невозможны без непрерывного усложнения – языка, речи, смысла, значения. Не то чтобы не пристало – невозможно изъясняться о запредельном, священном, бытийном на сермяжном языке толпы, плебса. Фактически в поэзии происходило то же, что в науке Максвелла и уже родившегося Эйнштейна…

А были ли темнота? герметичность? отказ от мира? Если были – сводима ли поэзия Малларме к «квинтэссенции непонятности»?

Обладая огромной художественной культурой, Малларме никогда не стремился к нарочитости, отвергая писателей, черпающих вдохновение в чернильнице. По природе скромный и простой, он не желал ни изумлять ни эпатировать. Кстати, и ученики его предпочли изощренности – музыкальность и прозрачную красочность слова:

В окне закатом зажжена
Старинной цитры позолота,
Как будто вновь звенит струна
Под шепот флейты и фагота,

И требник в глубине окна
Раскрыт монашенкой печальной,
Вечерню слушает она…
Слова молитвы величальной,

Но ангел озарил стекло,
Неслышно пролетая мимо,
И арфой в руки ей легло
Крыло ночного серафима,

И в полумраке витража, —
Ни струн, ни флейт, ни величанья:
Под пальцами, едва дрожа,
Струится музыка молчанья.

Малларме – разный: рядом с многозначностью символа – прозрачная ясность и злободневность, наряду с «бесплодностью» «Иродиады» – глубочайшая содержательность «Лебедя». «Стихотворения на случай», маленькие, ясные и безыскусные, он писал параллельно с углубленными, насыщенными символами сонетами для посвященных.

Каким шелкам в провалах лет,
Где множество химер истлело,
Сравниться с наготою тела
В глубинах зеркала? О нет!

Знаменам порванным побед
Бахвалиться не надоело;
В поток волос твоих несмело
Я прячу глаз счастливых свет.

Мой рот, ему так мало надо,
Приникнуть к плоти – вся услада,
И он, твой царственный супруг,

В волнах волос, в расплаве лавы,
Как яхонт, дух испустит вдруг,
Глуша последний возглас славы.

Даже «Иродиада» – не столько бегство от реальности, сколько символическая трагедия бесплодия:

Но горе! В сумерки, в воде твоей глубокой
Постигла я тщету своей нагой мечты…

Бессодержательность поэзии символов – такая же бессмыслица, как вычисление процентов декаденства Верлена или Рембо. Это не просто содержательнейшая поэзия, но прежде всего поэзия наиразличнейшая, в которой бесконтрольная запись эмоций уживается с тщательно продуманной звучностью каждого слова, интуитивность и подсознательность – с выразительной сжатостью и дисциплиной языка, плюралистический символ – с красочной зарисовкой, виртуозный поэтический образ – с вульгаризмом.

Если то, что поэт приносит оттуда, имеет форму, он представляет его оформленным, если оно бесформенно, он представляет его хаотичным. Неясное надо передавать неясным, – говорил Рембо. Опасно не то, когда хаос овладевает творчеством, опасно, когда творчество из хаоса вычленяет некую пошлость, объявляя ее последней истиной для всех.

Да, Малларме шел в ногу с культурной эволюцией: говоря, что «броском игральных костей никогда не упразднить случая», он постулировал и физическую неопределенность, и многозначность, и непредсказуемость жизни, своевольное движение которой всегда торжествует над заданностью, выстроенностью, «разумностью», рациональностью. Можно сказать, что в эстетике Малларме декларировал то же, что позже Илья Пригожин в науке. «Подлинность нашему пребыванию на земле» придают не «строй и плац», не утопии и «строгие расчеты», но – соответствие жизни человеческим качествам, многообразию и фундаментальной неопределенности, обеспечивающим движение, развитие, эволюцию культуры.

Малларме фактически изменил понимание эстетической парадигмы как императива, навсегда заданного канона, снял вето с абсолютистских воззрений на цели, средства и возможности лирики.