Проклятый берег

Часом позже, раскланиваясь с родителями, гости стали выходить на улицу. Илья выбрался вслед за захмелевшим Дрожжиным, шумно вдыхая еще горячий предзакатный воздух. Семеро мужиков стояли поодаль и тихонько о чем-то спорили. Старичок тут же во дворе разминал узловатыми пальцами, видимо, добытый у гостей табак. Богомолов вернулся в избу, быстро обошел двор, даже заглянул в коровник: Вари нигде не было.

– Кого ищешь, Илюша? – вдруг пробормотало нечто у него за спиной и выросло в старичка, едва Богомолов обернулся. Они стояли одни в закутке между дровником и амбаром, рядом с жухлым смородиновым кустом. Илья втянул полную грудь аромата свежесрубленного слегка прелого дерева.

– Вы зашли с Ковалевыми, Ниной и Варварой. Вот их ищу, не видели?

– Ааа, – старичок растерянно поднёс к носу табак, но тут же убрал руку и болезненно сморщился, – не знаю, не знаю. А пошто они тебе?

Илья не ответил, разглядывая дедовы ивовые коверзни, которые несмотря на сухую безветренную погоду, будто бы были только что из воды. Старик должно быть наступил в лужу и сейчас переступал с ноги на ногу, оставляя на серой пыли мокрые следы. Неожиданно он повторил вопрос чуть громче.

– Зачем ходишь за ней, Илья Иванович?

– Я? Ты чего, старик? Не за кем я не хожу, меня прислали убийцу найти… Откуда меня по имени знаешь?

– Так жалуются на тебя. Извел их своими расспросами, ходишь к ним, ищешь всё, высматриваешь, будто виноваты они в чем. А они добрые, – старик приблизил лицо к Богомоловой груди и грозно выдохнул табачным духом, смотря прямо перед собой, – не тронь их!

Илья отшатнулся. «Юродивец, видно». Эта мысль успокоила и зарождающееся волнение отступило. Тут старик подался вперед и занес кулаки, но офицер, уже развернулся, чтобы вернуться во двор.

10.

На нем царило необычное для поминок оживление. Молодежь расходилась парами, пока раскрасневшиеся родители теряли бдительность. В хохочущей за амбаром девушке Илья узнал Зину, дочь кучера Городецких, ту самую, что встретил с барчуком на берегу Шоши. Она сидела рядом с двумя мальчишками лет шестнадцати, широко расставив ноги под натянутым коленками сарафаном. От спора на улице становилось громче, в какой-то момент один из мужиков даже сорвал с себя шапку и бросил под ноги. Дрожжин стоял у дороги, и из-за его широкой спины почти не было видно худенькую фигурку Вари. Они разговаривали. Илья поспешил к ним, но толпа вокруг стала смыкаться: то тут, то там его пытались отвлечь, спросить что-то, рассказать, поприветствовать. Добравшись наконец до Дрожжина, Вари он не застал.

– Чего это ты, Спиридон? – раздосадовано кивнул Богомолов куда-то в сторону.

– Ай?

– Зачем тебе, Ковалева?

– А тебе-то что? – Ответил Дрожжин подняв брови, а потом добавил уже мягче, будто извиняясь. – Ох, ехал бы ты обратно в город, Илюша. Изведут они тебя. Ох, изведут.

– Изведут? Кто?

Дрожжин не ответил, только посмотрел, в сторону реки.

– Я просил Варю за вандами присмотреть.

Илья оправил рукав, и нахмурился:

– Ты же, Спиридон, на тот берег за рыбой не ходишь?

– Как же не ходить, хожу. Просто порядок знать надо.

– Какой порядок?

– А такой. Варя меня научила. Приходить надобно только с рассветом, сначала шуметь немножечко на берегу и только потом идти. А как ванды ставить, у воды надлежит на рыбу разрешение попросить: «Синь – вода, дай мне рыбки деткам на пироги». И кинуть в реку гостинец какой, женский. Я тут зеркальце у старьевщика купил, а на той неделе шелковый платочек был. Клев сам идет, только успевай снимать.

– Да ты, Спиридон, шутишь. – Богомолов ждал, что тот наконец рассмеётся, хлопнет по плечу и в обычной манере кивнет в сторону дома, мол, пошли уже. И идти всю дорогу молча. Рыбы у воды просить, ну-ну. Дрожжин, однако, стоял, не шелохнувшись, и в сказанном ни минуты не сомневался.

Домой шли порознь. Добравшись уже в сумерках, Илья нерешительно постоял у избы прежде, чем войти. Уже у двери за плечом ему почудилось шевеление. Обернулся – никого. Он снова постоял в нерешительности, держась за ручку и вглядываясь в сероватое небо, раскрашенное полосками янтаря: последние птицы спешили укрыться от темноты. Из приоткрытой двери тянуло сыростью и теплом подгнивающей у земли соломы. Возвращаться в комнату с заколоченными окнами не хотелось.

– Илья… – Тихо позвал женский голос.

У дороги в ярко-красном кокошнике, сороке, как его здесь называли, похожем на полумесяц, обращенным вниз концами, и унизанным жемчугом, стояла девушка. Вместо скромного наряда с поминок теперь на ней была белая рубаха с обшитой воротушкой у шеи, в рукавах которой отливали шелковые полосы. Синий сарафан украшен тесьмой -вьюнчиком красно – оранжевого ситца, широкий пояс обхватывал тоненькую талию. От нарядной Вари Илья не мог отвезти глаз.

– Илья, подойди.

Рядом с ней пахло медом, как будто тебя отправили собирать липу за родительским домом. Богомолов почти не видел её – так путались мысли.

– …уходи, пожалуйста. Я прошу, уезжай.

– Что случилось?

– Ничего. Жизнь тут такая, Илья Иванович, опасно тут, я вас прошу – уходите.