Проклятый дар

– Моя мать, – начала Екатерина, – умерла родами, отец пережил ее лишь на несколько дней. Я не знала родительской любви, и даже тетка, воспитывавшая меня, отдала богу душу, когда мне едва минуло восемь. Я провела несколько лет в монастыре и год в заложниках у восставших жителей Флоренции. Вы сами были в плену и знаете, каково это, брат мой.

– Да, мадам.

– А представьте, что чувствовала я, маленькая девочка, и как мне было страшно! У меня совсем не было детства. Мне было двенадцать, когда мой дядюшка договорился с королем Франциском о моей свадьбе с Генрихом. Едва отгремели свадебные торжества, я поняла, как одинока здесь. Одна, в чужой стране, не зная толком языка, нравов, да еще с моим-то происхождением… Все смеялись надо мной, но это полбеды. Мой муж был болен и отказывался от лечения в течение нескольких лет, и все эти годы у нас не было детей. Обвиняли в этом, конечно, меня.

Екатерина перевела дух и продолжила:

– Но мое мнимое бесплодие еще не было страшно для короны, потому что мой супруг не был дофином, у него был старший брат. И вдруг этот самый брат, здоровый восемнадцатилетний юноша, умирает, выпив чашу холодной воды, которую, по совпадению, ему подал слуга-итальянец. И пошли разговоры, дескать, я расчистила для своего мужа путь к трону. Меня называют «Екатерина-отравительница».

Франсуа с удивлением взглянул на королеву – так, значит, и это ей известно?

– Большинство придворных, да и парижан тоже ненавидят меня всем сердцем. И спрашивается, за что? Я радею о благе супруга, каждый год рожаю наследников, которых забирают, чтобы они воспитывались при дворе Дианы де Пуатье. Но я терплю.

Королева горестно пожала плечами. Было заметно, как тяжело ей дается эта исповедь.

– Вам кажется, что мадемуазель де ла Беродьер, предпочтя вам другого, опозорила вас перед светом? Подумайте, что приходится выносить мне ежедневно, когда весь двор видит, сколь явно мой муж предпочитает другую! Я просыпаюсь с мыслью о нем и ложусь с мыслью о нем, я люблю его столь сильно, что мне порой самой становится страшно, а он приходит ко мне лишь затем, чтобы убеждать меня быть терпимой к Диане и не устраивать сцен. Чем я плоха? Я молода, недурна собой, я обожаю его и все делаю ради его блага. Но ни один день в моей жизни не обходится без боли. Про то, что мне приходится терпеть по вине этой… дамы, рассказывать не буду, все происходит на ваших глазах.

Екатерина в упор взглянула на «кузена»:

– Теперь, когда вы все знаете о моей жизни, о моих бедах, обо всех унижениях, которые мне пришлось испытать на глазах у всех, я спрашиваю вас, брат мой, – так ли велика ваша печаль, чтобы лишить меня поддержки преданного друга и близкого родича?

Растроганный Франсуа, у которого на протяжении этого рассказа не раз выступали слезы, упал перед королевой на колени:

– Простите меня, ваше величество, бога ради, простите, я себялюбец и думал лишь о собственных чувствах. Конечно, я останусь, и поверьте, вы и впредь можете рассчитывать на мою бесконечную преданность.

– Благодарю вас, шевалье.

– Если бы вы знали, сударыня, как я сожалею, что скрывал от вас нашу связь! Простите мне эту глупость.

«Господи, почему даже самые лучшие из мужчин так наивны? Неужели он всерьез считает, что я не знала про его флирт с Луизой?»

– Я прощаю вас, дражайший брат. Встаньте, и будем же еще более добрыми друзьями, чем прежде.

В этой маленькой битве Екатерина победила.

Франсуа поверил королеве. Он любил ее и не мог, не хотел сомневаться в ее словах. Если она сказала, что Луиза оставила его по собственной воле, значит, так оно и есть. Как он мог поверить пустослову-барону и решить, что Екатерина использует своих фрейлин в качестве шлюх-осведомительниц? Все это грязные сплетни, наговор ненавидящих ее придворных. Никогда, никогда он больше не усомнится в ее правдивости и искренности!

После этого разговора Франсуа словно скинул с себя пелену, окутывавшую его весь последний год и отделявшую от внешнего мира. Он запретил себе думать о предательнице Луизе, наплевал на посмеивающихся недругов и снова погрузился в водоворот придворной жизни.

* * *

– Не поможете ли мне подыскать хорошую фрейлину, любезный кузен? – спросила как-то королева.

– Конечно, ваше величество, – удивленно ответил тот. – Кто-то из них уходит и вам нужна замена?

– Изабель де Шаль. Вы, наверное, слыхали, что ее дядя умер, оставив ей большое наследство?

– Да, сударыня. Но я не знал, что она собирается из-за этого покинуть двор.

Королева вздохнула:

– Она-то, может, и не… Дело в том, что она арестована, ее подозревают в отравлении дяди. Королевский судья изучил это дело, у него нет никаких сомнений в ее виновности.

Франсуа, который хорошо знал фрейлину и весьма ей симпатизировал, задохнулся от удивления:

– Изабель убила дядюшку? Никогда этому не поверю. Я прекрасно помню, как она любила его, ведь он заменил ей отца.

– Знаю, знаю. Но он, безусловно, был отравлен, и, похоже, тем самым лекарством, которое давала ему она. Так что придется нам искать новую фрейлину.

Франсуа вскочил и, прижав руки к груди, быстро заговорил: