Проклятый дар

Димитрий задумался: «Непонятно».

– А сколько всего братьев у твоего барина, Прохор?

– Да, почитай, с десяток их в семье. Две или три девицы, остальные все братья.

– А фамилия их как?

– Христос с тобой, неужто забыл? Романовы они.

Ночью, лежа в своей крошечной келье, Димитрий размышлял об услышанном. «Получается, дело было в Ярославле. Романовы… где-то я слышал эту фамилию. Значит, они люди известные. Нет, не купцы, как я раньше думал, а знатные господа, крепостных имеют. И они узнали, что мой дядя по имени Василий собирается оттяпать мое наследство. А как именно? Убить меня хочет? Что ж, это вполне вероятно, нравы тут дикие, а за хороший куш и во Франции угробить могут… При этом вину он хочет свалить на другого моего дядю, Бориса. И тогда братья Романовы похищают меня и прячут в этом монастыре. Зачем? Не проще ли было рассказать все старшему брату? И почему такая возня за наследство, если он жив? Может, он при смерти? Да, вероятно, иначе все это не имело бы смысла. Итак, мой старший брат умирает, а я единственный наследник. Судя по тому, сколько вовлечено народу, отец наш богат, а то, что моим спасением занимаются Романовы, показывает, что он еще и знатен. Что ж, неплохо. Но при чем здесь поваренок Богдашка?»

Димитрий долго ворочался, пытаясь найти разгадку, и вдруг его осенило: «Двойник! Ну конечно! Романовы заметали следы. Один из братьев повез Богдашку в противоположном направлении, чтобы в случае погони сбить преследователей со следа. Ничего себе! Что ж там за наследство такое?!» Димитрий заснул с приятным ощущением собственной значимости.

* * *

Дни шли за днями, Димитрий постепенно привык к тому, что все видят в нем ребенка, к своему новому телу. Был он для своего возраста невысок, но широкоплеч и крепок, одна рука казалась немного короче другой. Как-то раз, сбежав купаться на реку, он увидел свое отражение: круглое лицо, упрямый взгляд, чуть капризная линия губ и большая, шариком, бородавка под правым глазом. В целом своей внешностью он остался доволен, хотя и подумал, что Франсуа в детстве был симпатичнее.

В первые же недели своего пребывания в монастыре Димитрий сблизился с тем самым служкой, который когда-то встретил его у ворот. Звали его Тихон, ему было уже пятнадцать, и он сразу же начал опекать маленького товарища: будил его на рассвете, помогал разбираться в сложностях старославянского, вместе с ним прибирался в церкви и часовне. Вскоре, несмотря на разницу в возрасте, они подружились.

Жизнь в обители текла неспешно, монотонно, постепенно Димитрий к ней привык и даже стал находить что-то приятное в этом однообразном течении времени. Но происхождение маленького мальчика, телом которого он завладел, так и оставалось для него тайной, пока не произошло событие, открывшее ему невероятную правду.

Он жил в монастыре уже полгода. Холодным ноябрьским утром шла служба в честь Димитриевской субботы. В этот день традиционно поминали всех усопших православных, а имена самых видных из них назывались в течение молитвы. Димитрий, который еще не очень хорошо понимал старославянский, слушал вполуха бормотание пономаря. Тот читал молитву памяти благоверного князя Димитрия Донского. Вдруг мальчику послышалось, что пономарь назвал князя отроком.

– Почему отрок? – шепотом спросил Димитрий стоявшего рядом Тихона. – Он же взрослый был, я читал про него.

– Нет, Ивашка, совсем маленький, ну вот как ты.

Стоявший рядом послушник грозно посмотрел на них, и ребята примолкли. Но позже, вместе с другими монахами чинно семеня в трапезную, Димитрий снова задал тот же вопрос:

– Тишка, ты мне объясни, а то я не понял. Почему Димитрий Донской был отроком? Разве не он Куликову битву выиграл?

– Он. Но ты ж не о нем спрашивал?

– А о ком же? Ведь там читали про Донского?

– А, понял, – засмеялся Тихон. – Сначала, да, про него, а потом перешли на князя Димитрия Угличского, вот он и есть отрок.

– А кто это?

– Да как же, Ивашка, неужто не знаешь? Это невинно убиенный царевич Димитрий, младший сын Иоанна Мучителя.

– Нет, не слыхал. Кто ж его убил?

– Да бог знает, – вздохнул Тихон. – Жил он в Угличе, в своем удельном княжестве, с матушкой и дядьями. Подошел к нему кто-то на улице да ножом по горлу и резанул. Из Москвы бояре приезжали, чтоб разобраться, решили, что вроде как сам он себя поранил в припадке немочи падучей. Ножик у него в ту пору в ручке был, а тут болезнь с ним и приключилась.

– Странно, – задумчиво сказал Димитрий, – никогда не слышал, что самому себе можно горло случайно перерезать.

Тихон, понизив голос, добавил:

– Сказывают, Борис, царицын родич, приказал его извести, потому как сам на престол московский метит.

Тут они вошли в трапезную, и разговор пришлось прекратить.

История эта произвела гнетущее впечатление на Димитрия. Это ж надо, ребенка зарезать! Он лег спать, с брезгливостью думая о царицыном родиче Борисе. Но и во сне, казалось, продолжал он обдумывать подробности Тишкиного рассказа, что-то неуловимо тяготило его, смутная догадка уже появилась в голове, но еще не вылилась в конкретную мысль.