Проклятый дар

– И вам не хворать, бояре. С чем пожаловали?

Пришедшие молчали. Федор подошел к кадке, зачерпнул ковшом холодной воды и жадно сделал несколько глотков, выжидательно глядя на Голицына.

Тот вздохнул и повернулся к Марии:

– Разговор есть к тебе, царица…

– Что ж, говори, – кивнула Годунова, пытаясь унять дрожь в голосе.

– Пойдем к тебе в светлицу, там удобнее.

Мария встала, перекрестилась на иконы в красном углу и обреченно направилась к двери. Ей было боязно оставлять детей, но возражать она не смела. «Неизвестно, зачем они пришли, быть может, ничего плохого и не случится», – успокаивала она себя.

Двое из пришедших пошли вслед за Марией Григорьевной. Голицын, немного освоившись, обратился к Ксении:

– И ты, царевна, иди к себе, тебя проводят. А мы пока с Федором Борисовичем поболтаем.

Но девушка вдруг заупрямилась. Она вцепилась в рукав брата и отчаянно затрясла головой:

– Нет-нет, я с ним останусь. Я не пойду.

Верным женским сердцем она почуяла беду и теперь в отчаянии цеплялась за руку брата. Голицын нахмурился и настойчиво повторил:

– Иди, царевна, нечего тебе тут…

Вперед вышел дюжий боярин с бородой до пояса. Это был князь Василий Рубец-Мосальский, воевода Путивля, сдавший крепость Димитрию. Теперь он ходил в любимцах у царевича и выполнял все его поручения.

– Не упрямься, Ксения Борисовна, – произнес Мосальский и, взяв ее за локоть, потянул к двери.

Глаза бывшего царя сверкнули:

– Оставьте ее!

– Ну что ж, воля твоя, – зловеще прошипел князь.

Он подошел к кадушке, зачерпнул ковшом воды, высыпал в него какой-то порошок и, поболтав ковш в воздухе, протянул его юноше.

– Выпей, Федор Борисович.

Ксения смотрела на ковш глазами, полными ужаса. Она вцепилась в руку брата и крикнула:

– Нет-нет, не пей!

– Выпей по-хорошему, – настаивал Мосальский.

Годунов, сжав зубы, решительно покачал головой. В этот момент раздались шаги, и в горнице появились те двое, что недавно ушли с Марией Григорьевной. В ответ на вопросительный взгляд Голицына один из них прикрыл глаза и чуть заметно кивнул.

У Федора перехватило дыхание: он видел этот немой диалог и понял, что это означает – его мать мертва. Глаза его загорелись яростью, он попытался закрыть собой сестру, но Мосальский, на долю секунды опередив его, схватил Ксению за руку и толкнул к стрельцам:

– Держите ее покамест!

– Братец! – заголосила девушка.

Федор рванулся было к ней, но три человека бросились ему наперерез и схватили за руки. Он попытался вырваться, стряхнуть их с себя, и на какое-то мгновение ему это удалось. Однако те снова набросились на него, на помощь им кинулись все, даже князья Голицын и Мосальский, лишь один стрелец крепко держал Ксению.

Федор был молод, высок, широкоплеч и очень силен. Отбиваясь, он изловчился и пнул Мосальского так, что тот отлетел к противоположной стене и затих. Голицын благоразумно отошел и больше в драке не участвовал.

Ксения завизжала, и остановить ее было невозможно. Она кричала и кричала, а Федор, извиваясь и напрягая все силы, пытался освободиться. Ему казалось, что эта борьба продолжалась долго, бесконечно долго… Нападавшим наконец удалось повалить его на пол, и пока трое держали его руки и ноги, четвертый схватил за шею и принялся душить. Последним отчаянным усилием Федор попытался сбросить их, но воздуха уже не хватало, дышать стало нечем, в голове зашумело, лицо налилось кровью. Глаза низложенного царя затуманились, и последним, что различил его помутившийся взор, было мертвенно-бледное лицо Ксении, без чувств оседающей на пол.

* * *

Двумя днями позже князь Рубец-Мосальский уже был в Туле и сообщил Димитрию, что Федор и Мария Годуновы отравились. Перекрестившись, царевич велел собираться и на следующий день направился к Москве. По дороге он заезжал в села и деревни, везде его встречали хлебом-солью, радостными криками и заверениями в покорности. Царевич со всеми разговаривал ласково, обещая быть не судьей, а родным отцом.

Наконец 20 июня 1605 года через Серпуховские ворота Димитрий въехал в столицу. Впереди него шествовала польская охрана, конная дружина с трубами и развевающимися знаменами, следом маршировали барабанщики, за ними степенно шли священники с крестами, позади – казаки, стрельцы в алых кафтанах и остальные войска. Замыкало шествие огромное количество карет и повозок, в которых ехали бояре и видные горожане со всего Русского царства. Посреди всего этого великолепия на богато украшенном коне ехал царевич в парадном наряде, расшитом золотом. Во всех московских церквях звонили колокола, улицы были запружены народом, люди влезали на балконы, крыши и колокольни, чтобы хоть одним глазком увидеть «солнце земли русской».