Проклятый дар

Басманов усмехнулся и погрузился в чтение. Со все возрастающим изумлением он внимательно прочел письма Марии Нагой, ее брата Афанасия и Федора Романова. И если подлинность бумаг, подписанных Нагими, еще могла вызвать у него сомнения, то руку старшего из братьев Романовых он знал и ясно понимал, что в данном случае о подделке речи и быть не может. «И мать Димитрия, и Романов – оба живы. Самозванец не стал бы писать от их имени, это просто глупо». Петр протянул бумаги Пушкину и мрачно произнес:

– Передай своему царю, что я буду думать.

– Думай, батюшка, думай, – кивнул тот.

Он поднялся и не спеша пошел к выходу. Басманов выглянул и повелительно крикнул:

– Проводить до границ лагеря и преград к отъезду ему не чинить!

Гаврила Пушкин благополучно уехал, а Петр все сидел, уронив голову, в глубокой задумчивости. «Господь великий, что мне делать? Теперича нет сомнений, что тот, кого я считал самозванцем, в самом деле подлинный сын Иоаннов. Ему, ему должно править на Руси! Как дерзнуть поднять на него оружие? Но как предать Федора? Отрока, доверившего мне судьбу свою и отечества? Помоги мне, Боже всемилостивый! Не омрачи изменой счастье видеть на престоле законного государя!»

Послышался осторожный кашель, Басманов поднял голову – перед ним стоял Василий Голицын.

– Что, братец?

– Петруша, тут такое дело… Роспись воевод пришла от боярина Семена Годунова. Там по старшинству все, как обычно, перечислены и ты назван вторым воеводою.

– Что-о? – вскочил Басманов. – Как вторым? А первый кто?

– Зять Семена Годунова, князь Телятевский.

– Кто, Андрюшка?! Да его дед был у моего отца на посылках!

– Да уж, проклятый боярин вопреки местническим обычаям зятя продвинул.

– А что же царь?

– Да что он… Сам знаешь, государь Разрядный приказ[37] в полное ведение Семена отдал и в его дела не вмешивается.

– Не бывать этому! – взревел Петр Федорович. – Стыдоба-то какая! Да я скорее умру, чем предамся такому позору!

Он в гневе принялся расхаживать по шатру, потом остановился и решительно сказал:

– Решено! Вот что, Вася, зови Ивана, будем бумагу писать. Переходим к Димитрию!

На следующий день осаждающие известили защитников Кром о переходе царской армии на сторону Димитрия. Басманов выстроил войска и, гарцуя перед ними на гнедом коне, во всеуслышание объявил его царем. Ратники опустились на колени и поклялись в верности сыну Иоанна. Немногие несогласные, видя, что все войско с восторгом перешло к «самозванцу», немедленно бежали в Москву.

* * *

А Иван Голицын со свитой уже скакал к Димитрию с покаянным письмом. Прибыв в Путивль, он пал к ногам юноши и произнес:

– Прости нас, неразумных твоих подданных. Лишь теперь нам открылось, что ты сын Иоаннов, и все войско тотчас же отложилось от мнимого царя. Тебе вручаем мы Русь, государь, иди же с нами в столицу, сядь на престол отца и правь нами множество лет!

Димитрий, сидевший на высоком кресле, похожем на трон, слушал его строго и величественно. Ни один мускул не дрогнул на его лице, но в душе он торжествовал. Он все поставил на кон, отослав Басманову свои бумаги, единственное доказательство его царского происхождения, и все эти дни не находил себе места от волнения. Пушкин вернулся лишь накануне, но ничего утешительного сказать не мог. Петр Федорович обещал подумать – вот и весь ответ. И вдруг… «Получилось! Господь милосердный, благодарю тебя!»

Димитрий царственно кивнул:

– Я рад, что дети наконец признали отца своего. Долгонько же вы заблуждались.

– Прости, государь, раскаиваемся мы и лишь на твою милость царскую уповаем.

– Что ж, – улыбнулся Димитрий, – тронут я речью твоей, князь Голицын, и прощаю тебя, прибывших с тобою и все войско.

Царевич повернулся к стоявшим рядом стражникам и повелительно крикнул:

– Карту!

Ему тут же принесли большой свиток. Димитрий развернул его и, подумав несколько минут, сказал:

– Встань, князь, подойди. Вот что: передай Басманову, что я велю ему идти с войсками в Орел. Пусть займет город и ждет там меня, я не замешкаюсь.

Спать в эту ночь Димитрий не мог. Он понимал, что теперь ничто не сможет помешать ему сесть на трон московский. «Я царь! Невозможно поверить! Боже милостивый, благодарю тебя за все: за бессмертие, за то, что из всех людей русских на моем пути попался именно Димитрий, и, конечно, за то, что я выиграл эту борьбу. Дай мне знак, позволь понять, кто я: ведь не может обычному человеку так везти. Неужто те мысли, что витали в моей голове, верны? Неужто я и впрямь нечто большее, чем просто человек?»

Димитрия распирало от гордости. Он смог, он сумел! С жалким войском в четыре тысячи копий он смог одолеть грозного русского царя, который при желании мог бы выставить сотню тысяч воинов. И теперь все они – в его, Димитрия, руках! Он будет ими распоряжаться, он одолеет турок, заключит союз с европейскими государями и станет среди них самым сильным, самым великим!

Единственное, что угнетало его, – это отсутствие Марины. Он по-прежнему горячо любил оставленную в Самборе невесту, но утешал себя тем, что, приближаясь к трону московскому, он тем самым приближает и долгожданный миг свидания.

* * *